еще и выразились, блять, как семья интеллигентов прямо-таки.
еще и выразились, блять, как семья интеллигентов прямо-таки.
Ну а что - у каждого должно быть по 505 одинаковых фиков, вот я и не отстаю. Более того, я не хочу быть дурой и не писать ничего по мотивам любимых песен :3
Или же должно пахнуть ливнем, но всё, что видит Алекс - пустой, дикий пляж. Песок больше похож на неровно залитый бетон, чем на перетёртый кремний - особенно когда огромное облако загораживает солнце и песок этот становится мерзостного пыльного цвета.
До океана, посеревшего будто бы оттого, что соленая вода размыла пигмент песка, больше сотни метров -
Даже отлив чувствует приближение дождя, смердит зыбкой влажностью. Алекс вдыхает воздух как после грозы и удивляется, что ноздри обдает жаром, а по виску скатывается ещё одна капля пота. Он ступает в песок, и, кажется, небольшая струйка засыпается ему в ботинок.
Он думает, что у самой кромки воды - может, только там - будет не так сухо; может, стоит ему отойти от машины, пойдёт самый настоящий дождь.
За его спиной следы на песке, похожие на хвосты комет, впереди - зарево, потушенное набежавшими облаками, но ни одного намека хотя бы на единственную пророненную небом каплю дождя. Алексу ничего не остается, кроме как сесть на берегу и наблюдать за тем, как кучевые облака выворачивают себя наизнанку над едва колыхающимся океаном.
Ждать того момента, когда поднимется ветер, когда песок провалится под тяжестью впитавшейся в него воды, когда испарина смоется ливнем, а губы перестанут беспомощно и беззвучно молить о влаге - Алекс обнимает колени и смотрит на волну, осторожно подбирающуюся к нему, насуплено дышит, уткнувшись носом в джинсу и ждёт.
Алекс приходит в себя, когда первая капля ударяется аккурат об его лоб - он лежит на спине, сжимая песок в кулаках.
По мере того, как его волосы намокают, как намокает одежда и он начинает тонуть, Алекс вспоминает, как он умудрился вдохнуть частицы песка, как они заскрежетали в горле, едва он лишь попробовал откашляться; как слезились глаза, когда крошечные песчинки скребли белки; как он - да - заплакал, когда отчаялся увидеть хотя бы дождь.
Самый обыкновенный дождь.
Он просто лежит и вытирает грязными руками, грязные же, в разводах, щеки, царапает кожу тем же самым песком, а сверху льется - бьет, скорее - тот самый ливень.
Теперь в воздухе пахнет намокшей травой, сломанными ветками, какими-то не слишком уж пахучими цветами, а на пальцах у Алекса только комки слипшегося песка и больше ничего.
И ни черта, кроме серой дымки и попадающих на зрачок капель дождя, заставляющих жмуриться, нет в зоне досягаемости его взгляда.
Он тяжело вздыхает, и ему в рот попадает шальная капля - скатывается по губе и проскальзывает внутрь - но ей всё равно не напьешься вдоволь.
То ли дело...
Алекс встряхивается, будто только что спал - он прекрасно понимает, что всё это снилось ему прошлой ночью, но почему-то сейчас он видит это, чувствует как наяву.
Здесь же светит солнце, здесь тепло, здесь именно так, как должно быть - сны в этом месте только настораживают, но, если подумать, они всегда пугают.
По его шее ударяет струя ледяной воды, отчего становится неприятно и, что странно, смешно до чертиков: это Майлз взял в руки поливочный шланг и принялся за старое.
Алекс вскакивает со стула и торопится отнять у Кейна его «холодное оружие» - приходится жертвовать футболкой, джинсами и несколькими минутами отдыха, но, в конце концов, шланг вырывается из рук Майлза и отлетает в сторону, извергая воду фонтанами.
Его quiff распадается, пряди слипшиеся висят как плохо сваренные макароны, но всё равно его лицо слишком резкое, чтобы Алекс походил на себя даже пусть двухгодичной давности.
Наверное, поэтому Майлз недоверчиво морщится и переступает с ноги на ногу, теребя в руках провод с выключателем от торшера, который только что зажег. Стоя прямо перед абажуром, Майлз загораживает львиную долю света, и Алекс, впивающийся коленями в мягкий матрас, почти полностью находится в дымке полумрака.
Когда он всё-таки растягивается на животе и подпирает подбородок одной рукой, то странно смотрит куда-то в стену перед собой целое мгновение, прежде чем приподнять уголок губ и возвратиться к Майлзу.
Выключатель щёлкает почти сразу же, и через секунду в комнате слышен неуверенный сиплый смех Алекса - Кейн легко щелкает его по носу, другой рукой ослабляя узел галстука вокруг своей порядком уставшей шеи.
Алекс тоже.
- Помахали, что дальше-то?
- Ну, наверное, спускаться будем. - Алекс беспрекословно, с готовностью, разворачивается и делает первый шаг навстречу чертовой сотне ступеней перед ними.
Майлз пытается сделать то же самое, как-то смешно жестикулирует, будто акробат под куполом цирка - смешно до того момента, пока не цепляется за алексово запястье.
- Послушай, - Алекс отстраняется от друга, отделавшись от его не слишком уж и сильной хватки, останавливается резко, но тут же продолжает лениво спускаться по недвижимому эскалатору.
Его не заботит этот жест и происходящее в целом - Майлз, кажется, сам не обращает внимания на собственные руки, так же как и Алекс - на произнесенные им слова.
Майлза же беспокоит кое-что. Он в который раз начинает укорять себя в этой тупой нерешительности - в следующий раз он просто поцелует долбанного Тёрнера, и тот даже ничего сказать не сможет в ответ.
blast-off - n, the moment when a spacecraft leaves the ground.
Твою мать, этот твигороскоп следит за мной.
Сегодня нагородилось многое, и мне не хватит пальцев, которые надо скрестить, и мозгов, которые надо направить на исполнение.
Фильм мне не нравится из-за поистине ебнутого каста, отдельно из-за Сэльмы Хайек, и каких-то некрасивых совсем кровей-кишок-и-мяс. После misfits такое неприглядное мессиво не радует

Не то чтобы фильм плохой - просто нудный. Просто Робин Уильямс мне не нравится. Просто мужики не айс. Просто школа задротская и всех разговоров только о будущем этих несчастных мальчиков, а я эти размышлизмы ни о чем ненавижу просто, сил моих нет. Просто суицид. Просто я не понимаю души поэта.
Уныло мне было во время просмотра вот и всё, в общем-то.
Если это кто-то читал, надеюсь, он не умер.
Знаете, я вообще тоже очень мейнстримовый, но почему-то терпеть всю эту охуенную радость мне сложно, и это даже не зависть. А не, зависть все-таки - я блять тоже хочу зависнуть на одной какой-то хуете и долго заебывать ею остальных.
Зато AU, зато господибожемой повествование от личика фёст оф май кант. Я уже ничего от себя не жду.
Я видел этого парня на сцене. Он выступал, все вокруг были взволнованы - весь Ливерпуль стоял на ушах и был готов растечься при одном лишь упоминании этой его группы. Мы же на всех парах отдалялись от площадки в ближайший паб, где могли бы залить свою неудачу несколькими пинтами гиннесса - нас не выбрали в качестве разогрева и, вдобавок ко всему, сообщили об этом в последний момент.
Я вижу этого парня через стекло от меня, и он, кажется, подписывает чей-то диск. Я одним махом допиваю остаток очередной пинты и пробираясь через заполненный паб, выхожу на улицу в одной какой-то дрянной кофте. Выхожу к этому лохматому прыщавому парню с одним желанием - попросить прощения за доставленные неудобства и врезать в скулу, в ухо, смотря куда придется.
Я не пьяный, но подвыпивший и так на него зол, что самому неудобно, но ничего не могу с собой поделать.
- Ты, - выдыхаю тяжело, оказавшись на прохладном уличном воздухе, - ты, да...
Он смотрит недоверчиво, очевидно, предполагая, что я в какой-то степени опасен для него, но что-то бормочет в ответ.
- Блядь, - Тут я осознаю, что не в моих правилах или в чем там бить абсолютно незнакомых людей, ещё и толком не понимая причины. Недолго думая, я выпаливаю резко, без предупреждения. - Я - Майлз.
Он вдруг начинает ржать и протягивает мне руку: - Ну, хорошо, Майлз. Я вот Алекс. Алекс Тёрнер.
Перевожу взгляд на свои руки и делаю вид, что разминаю кулаки, продолжая эту великосветскую беседу: - Ну так вот, Алекс, вы у нас украли выступление сегодня.
- Да ладно? - Издевающимся тоном Алекс этот будто въебывает мне под рёбра. - Слушай, оставь это и пойдем, пойдем...
Самое странное - я же иду, иду рядом с ним, потирая костяшки в ожидании. Проходим мы не очень много - заворачиваем за первый же угол. Он достает сигарету, предлагает мне, и мы курим на протяжении первых двух минут.
- Вы поступили как последние гандоны.
- Майлз, - Алекс выпускает дым, как разъяренный бык - пар из ноздрей, мне на какое-то мгновение думается, что он сейчас изобьет меня, а не я - его. - Ты заебал. Мы знакомы пару минут, а ты уже заебал.
С каждой секундой мне хочется доставить ему всё больше и больше боли, но поднять руку на него кажется просто чем-то невозможным - он прекрасно держится на расстоянии от меня, он-то не успел выжрать пять пинт.
С каждой секундой он нравится мне всё больше и больше - несмотря на внешнюю безобидность он может спокойно завести пьяного ублюдка за угол и при малейшем намеке на агрессию набить ему морду.
Сейчас я и разрешу это неразрешимое противоречие, Алекс. Позвольте, сэр.
Я щелчком пуляю в него окурок, на что он отвечает мне «уёбок» и делает последнюю мощную затяжку - я шагаю к нему навстречу и бью почти вслепую. Попадаю в ухо, как и планировал, но и сам огребаю в челюсть и под коленку.
С минуту я вообще не понимаю, где я - прихожу в чувство, удерживаясь за мусорный бак. Алекс стоит в двух шагах от меня, прислонившись лбом к стене, явно мучаясь той же проблемой. Я не беру в расчет боль в подбородке или неспособность устоять без поддержки пусть даже и мусорного бака - мне будто выключили способность слышать, думать, отчасти даже видеть, может, и говорить тоже. Однако мне всё равно мало этого, я ещё не закончил.
Ты вывел меня из душевного, блядь, равновесия, Алекс.
Отпускаю бортик бака в надежде, что у меня получиться ходить самостоятельно, но мои надежды летят к чертям, когда я врезаюсь плечом в Алекса, когда пытаюсь ухватиться за стену свободной рукой, а вместо этого сдираю ладонь в кровь.
Сейчас тому, что я сохраняю вертикальное положение, я обязан только ему - наверное, у него не осталось сил развернуться и дать мне под дых, а потом бросить здесь трезветь. Или же он просто проникся ко мне невероятной симпатией, во что верится с трудом.
Он украдкой поворачивает голову, так что я могу различить контур его губ, которые, по-видимому, доносят до меня какую-то информацию - сам же я начинаю заваливаться на бок и, чтобы устоять, ставлю ступню между его, мимоходом приобнимая за талию каким-то невероятным образом.
Мне кажется, Алекс предпринимает попытку спихнуть мою руку, но вместо этого запутывается в моих пальцах, сдирает себе кожу в том месте, где я за него ухватился, забравшись под его эту невесомую футболку. Если судить по моей хватке, то помимо больной скулы, Алексу достается еще и синяк.
Я беззвучно смеюсь - беззвучно для себя, а так вполне возможно, что этот пьяный вой слышат все в радиусе пары миль - и его реакция на вибрации моей грудной клетки просто поражает меня. Он, этот человек, которого я даже, вроде как, начал уважать, пихает меня назад. Лопатками он вонзается мне в грудь, его ладонь соскальзывает по моей -
Нет, это моя ладонь скользит по его коже вниз, а он царапает скулу о кладку стены из-за того, что... что я ржу, закусив кожу на его загривке. Я спохватываюсь уже тогда, когда чувствую насколько сильно прижимаюсь к нему.
- что?.. - я разговариваю с его позвоночником и, видимо, совсем теряю нить происходящего, потому что чувствую, как Алекс трется о внешнюю сторону моего бедра. Может, это всё мне чудится - он лишь однажды касается, но слишком уж долго не отрывается. Ждет, когда я перестану опираться на него, что ли?
Я не вижу наверняка, но понимаю, что он убрал руку с моей, что мои пальцы поднимаются выше, впиваясь ногтями в его тело, в то время как он дергается украдкой и тыркается затылком мне в лицо. Я перестаю различать что-либо вообще кроме запаха его волос, от которых несет сигаретами и чем-то вроде жареной пластмассы, а еще потом, не выветрившимся после концерта.
Я одного не пойму: хватаю его за локоть, который постоянно бьет меня по пальцам... Алекс вырывается, но я все равно скольжу вниз по его напряженной руке, пока не понимаю что вот-вот пересеку пояс джинсов. Господи, как я хочу засмеяться, уткнуться носом в его шею и... и отомстить ему за то, что он лишил нас, меня лишил, несчастного часа на сцене.
Эта возможность даже лучше простого размахивания кулаками, спасибо, Алекс.
Фыркаю ему в ухо, когда накрываю сверху сомкнутые плотно пальцы; господи, он отталкивает меня, причем отталкивает ощутимо, и я невольно обмякаю на нем, упершись подбородком в плечо.
Это оказалось настолько просто, что даже странно - я даже не пытался довести его до такого отчаяния. Мелкая дрожь, пробежавшая по его телу, выводит меня из своего рода оцепенения - больше чувствуя, чем различая его дыхание, я отвлекаюсь от происходящего. Теперь я ни черта не понимаю, но это даже не обязательно - он чертыхается и отступает от стены, видимо, в попытке стряхнуть меня как надоедливую мошку.
В этом нет никакой необходимости, и я покорно отхожу в сторону, прихрамывая.
Он шарится в своих карманах и закуривает так быстро, что я даже не успеваю уследить за его движениями, в то же самое время шагает в ту сторону, откуда мы пришли. Чего я совсем не ожидал, так это того, что он обернется и посмотрит на меня как на умалишенного, отводя сигарету в сторону.
Мне от него ничего больше не нужно. Задним числом я понимаю, что из-за алкоголя моя проблема казалась размером с целую Англию и что Алекс к ней если и был причастен, то в самой малой степени, но как я могу что-то изменить, если это что-то уже случилось?
- Пошли, я тебя угощу.
- Как какую-то шлюху все равно, - он усмехается невесело, но минутой позже заходит за мной в паб.
Пока мы с ним у стойки ждем свои первые две пинты меня тянет на «поговорить», а то уж больно Алекс кривится часто: - Как твоя группа-то называется? Хотя бы ребятам скажу кто нас обставил...
- Arctic Monkeys.
Да еще и с таким пренебрежением, будто это не его группа недавно еще тонула в невыносимых воплях восторга. Может быть, именно по этой причине я охаю и заливаюсь смехом вкупе с краской, когда он улыбается мне одними глазами и берет свой бокал, со стуком поставленный на барную стойку передо мной.
По необъяснимым причинам мысли мои последние дня два витают вокруг собственного, нет, не второго "я", а самого что ни на есть первого. Эгоцентричность просто переросла себя, но чтобы так долго и основательно думать только о себе, о своих мнимых муках вроде "боже, как я хочу есть", "я ненавижу себя за то, что делаю", "я ненавижу себя еще больше за то, чего не делаю" и им подобных?!
Это, вроде бы, мучительно, потому что вопреки свалившейся на меня тупости я постоянно думаю о том, чего больше всего боюсь - боюсь, такими темпами, люди, те немногие, кто что-то во мне находит, разбредутся, прикрывая рты ладошками от охуительно скучной скуки. И боюсь и боюсь дальше, проматывая дашборд без единой вспышки совести/мысли внутри черепа.
Господи, откуда во мне так много двойственности, блядь?! Откуда??
И я запомню это.
Вот даже не знаю к какому месту приложить это знание. Наверное, к тому самому.
хорошие тексты всегда портят диалоги: они либо какие-то заумные, точь-в-точь два великих ума решили пообсуждать гомоеблю, а заодно в ней же и попрактивоваться (пытливый мозг, ничего не поделаешь!), либо имбецильные а-ля "пойдем-с-меня-в-моя-берлога-я-буду-твоя-долга-долга".