Мой махеровый романс выглядел бы так - вот это самое единственное, что я могу сказать в своё оправдание.
*
Мы покупаем билеты на метро, проходим опасную полосу турникетов и становимся на эскалатор, который, скрежеща и дергаясь, медленно доставляет нас вниз на саму станцию. Она гигантская, яркая и совсем не похожа на серую убогую платформу, на которой каждый день высаживается по несколько тысяч человек. Она старая, помпезная и, пробираясь вперед по гранитным плитам, как два шпиона, высадившихся на неизученную территорию, мы изучаем расписанные своды и вычурное оформление. Это так по-русски: создать что-то необычайное, привыкнуть к нему и не обращать никакого внимания на то, чем вполне можно было бы гордиться. «У кого ещё существует метро, подобное вашему?» - подмывает спросить у группы девиц, выбежавших из вагона и заторопившихся к выходу, которым явно и дела не было до двух компактных англичан, спустившихся в подземку в полдвенадцатого ночи, только ради того, чтобы оценить всю масштабность проделанных некогда работ.
- Давай, мы здесь клип снимем, а? - говоришь ты и поворачиваешь направо, к самой платформе. Обхожу колонну с другой стороны и вижу, что ты ушел в противоположный конец, на ходу читая «Маяковская» и недоумевая, что это может означать.
- Да мне все равно, - произношу я и вижу, что вдалеке - прозаично - загорелся свет в конце туннеля, и не просто загорелся, а ещё и приближается, характерно постукивая колесами о рельсы. Ты оборачиваешься, удивившийся чему-то: глаза бешеные, рот искривлен в улыбке, которой явно мало места на твоих губах. Оборачиваешься и вопросительно пялишься, хотя что я могу поделать, если тебе приспичило прокатиться на метро? Сказать «Пошли, Алекс» и взять тебя за ручку, чтобы малыш не потерялся в толпе? Нет же никого, да и рука моя тебе не особенно нужна - ты самостоятельный, даже более чем, мне кажется.
Но поезд, остановившись, так и не открыл двери, постоял и уехал, а ты, торжественно взгромоздившись на лавку, салютовал и махал на прощание недружелюбным вагонам, а под конец, когда ты парил с этой самой лавки две жалкие секунды, я отчетливо различил, как ты буркнул «ну и пожалуйста».
- Подождем следующего, какая разница, - Засунув руки в карманы пальто, ты встал с видом какого-черта-я-не-такой, и моя фраза, которая, в общем-то, должна была тебя поддержать, наоборот - оскорбила до глубины необъятной души. Чтобы тебе не было так обидно, я встал рядом и тоже засунул руки в карманы - локти наши теперь почти постоянно сталкивались, и мы оба не могли сдержать коротких и своевольных усмешек, когда это происходило. К тому моменту, когда следующий состав все-таки подъехал и открыл перед нами все свои двери, мы уже успели и побороться на локтях, и поиграть в игру «кто улыбнется - получит по косматой башке».
- Пошли. Что стоишь-то? - ты запрыгиваешь в поезд и, ухватившись за вертикальный поручень, проскальзываешь вглубь вагона, а мне только и остается, что следовать за тобой и пытаться ухватить за полу или хотя бы рукав, чтобы ты не убежал в другой конец. Они не даются, и ты преспокойно - перебежками - доходишь до середины почти пустого вагона - вдалеке сидит парочка, которой, наверное, никакого дела нет до того, что Алекс Тёрнер ещё чуть-чуть и устроит салки в подземке. Я думаю, они похожи на нас - какая разница что творится вокруг, если время близится к ночи, все заботы автоматически пошли к черту, а мы глубоко под землей и не заметим времени, даже если перед глазами окажется гигантский циферблат Биг Бена? Никакой, и поэтому когда парень кладет девушке руку на бедро, а через мгновение они начинают целоваться, ты обваливаешься всем весом на закрытые двери, хотя там и написано «не прислоняться». Когда я подхожу ближе, я вижу, что «не» стало неразборчивым и потертым, но потом твоё плечо заслоняет эти буквы, и ты запрокидываешь голову, собирая всю дрожь вагона своим затылком.
Они всё ещё целуются и, мне кажется, будут целоваться до своей конечной остановки - здесь абсолютно не чувствуешь движения стрелок, тиканья часов, и может показаться, что ты попал в бесконечность. Вот, я стою напротив тебя, и единственное, что может напомнить о том, что мы не вне пространства и времени - проносящиеся за стеклом грязные, пыльные трубы подземных коммуникаций и редкие фонари.
Мигает свет, и поезд начинает тормозить. Поневоле хватаюсь за ближайший поручень и задеваю твою руку, которая тоже изо всех сил сжимает металлическую опору - в ответ ты придерживаешь за рукав и не даешь удариться в свободное падение по вагону, подтягиваешь моё хлипкое тело поближе. Мне хочется посмотреть на парочку, узнать, не помешало ли это резкое движение: видимо, приноровившиеся, они спокойно продолжают дальше, не обращая внимания ни на новую остановку, ни на то, что двери со стуком закрылись обратно.
- Ну, как тебе? - Интересный вопрос, Алекс. Мне... нехорошо, честно говоря.
- Ты о чем? - Медленно отвожу взгляд от пальцев парня, захвативших шею девушки в объятие. Теперь я смотрю на твою шею, точнее на темную водолазку, скрытую еще и черным воротником, и думаю, что все-таки мы ничем с ними не похожи, вообще ничем. Провожу указательным пальцем по выпирающим костяшкам твоей напряженной руки - так, случайно задеваю, на самом деле - и снова оборачиваюсь на тех двоих. Парень улыбается - ты улыбаешься ровно так же, когда ты рад, но не хочешь этого показывать; девушка... девушка, покусывает нижнюю губу и съедает взглядом каждое произнесенное её возлюбленным слово, потому что ни черта в этом грохочущем метро услышать невозможно. Наверное, это более чем просто очень странно - я не могу оторвать от них глаз. Не потому, что они особенные или как-то так, а просто... из-за того, что ты все ещё упрямо держишь меня за рукав и, наверняка, требуешь внимания к себе, придерживая за зубами какую-то очередную бессмысленную фразу.
««Давай поедем дальше» или «Мне надоело - пошли отсюда» - одно из двух должно попасть в точку», - думаю, когда смутно вслушиваюсь в очередное предложение, начинающееся с местоимения «я» и его производных. Подожди, я сейчас поищу один и тот же задрипанный ответ - «Как скажешь».
Тем временем, позитивный голос сообщает нам что-то, что мы, как обычно, не понимаем, и мы сами не замечаем, как остаемся одни, потому что парочка уже успела незаметно выскользнуть из поезда и пропасть из моего поля зрения, что, в общем, меня не очень радует. Теперь моим единственным занятием можно считать наблюдение за бликами в твоих глазах и за полусонными взмахами вдруг отяжелевших ресниц. Иногда ты поднимаешь глаза на меня и выглядишь совсем как девственница на заклании. Мне действительно нехорошо: те двое, они давали мне знать, что моя голова ещё на плечах, что полночь ещё не скоро, и полная луна не выйдет из-за облаков сегодня, а сейчас я будто бы потерял последние песчинки, мерявшие счёт времени.
«Прислоняться» - вот что написано там, где твои лопатки скребут стекло, а раз так написано, то значит не будет ничего дурного, если я тоже прислонюсь, придавлю тебя чуточку сильнее и после поцелуя в 3 секунды, который даже не считается за официальное признание в любви, сделаю так, чтобы ты украдкой улыбнулся, как бы недовольно, через силу. Шагаю навстречу, понимая, что, видимо, двенадцать бьет уже в моей голове наперебой со скрежетом пульсирующей жилки на виске, и снова, совсем незначительно приоткрывая рот, я касаюсь твоих губ. Недоумевающе смотришь поначалу, а потом слабо отвечаешь - это не поцелуй, это мы пробуем в метро то, чем снаружи бы в жизни не занялись. Я дезориентирован, сдавлен душной атмосферой, твоим энтузиазмом; тебе надоел я, тебе хочется спать, и ты тоже неважно выглядишь, помято немного - снова накрываю ладонью твою на поручне, и мое движение становится напористым и смазанным, будто бы от желания изнасиловать твой крошечный рот, разодрать поджатые губы. На самом деле, мне больше не хочется этого делать, и я, лизнув уголок рта по инерции, отпрянул назад.
Вот уж не думал, что смогу остановить тебя, когда секундная стрелка так стремительно набирает скорость, но ты прижался к двери всем телом и, кажется, совсем не в курсе, что я больше не толкаю тебя через стенку вагона. Ритм движения поезда - единственное, что доказывает, что мы ещё не потерялись в бескрайнем пространстве, а ты, всматриваясь в свои ботинки, никак не попадешь в нужный мне промежуток времени. В конце концов, ты стряхиваешь с себя мою руку, рассовываешь будто закоченевшие ладони по карманам и устало смотришь прямо на меня, гуляя зрачками то моим губам, то по груди, почти незаметно вздымающейся под запахнутым пальто. Может, ты, как и я, потерял тот самый странный момент и теперь вспоминаешь то, что почему-то не запомнилось, оказалось слишком незначительным, чтобы отложиться в памяти.
Надо было взять тебя под руку - тогда бы никто не чувствовали паники, не заметил пробелов в мыслях. Мы с тобой как дети; нам надо держаться вместе, играть в меру и ложиться спать вовремя вместо того, чтобы в час икс глохнуть в метро и отдаляться от пункта назначения.
- На выход. Мы итак уехали черт знает куда - теперь обратно. - Не то чтобы понуро - просто лениво, нехотя выскакиваешь из вагона, зачем-то поднимаешь воротник в ожидании поезда и сутулишься. Не знаю, каким местом я размышляю сегодня, но, недолго думая, запускаю руку в карман твоего полупальто. Тесно - жуть, но твоя ладонь разворачивается как фантик конфеты в руках ребенка, и ты поднимаешь взгляд до моих сонных глаз, вдруг вспоминаешь мои прикосновения в поезде и непроизвольно слизываешь что-то несуществующее со своей нижней губы.
Когда я встаю напротив пустого сиденья и, держась за перекладину, внимательно изучаю карту метро, ты не садишься, не прислоняешься к стеклу как в прошлый раз - хватаешься правой рукой за висящий на уровне твоего затылка поручень. Я вижу, что нам ехать ещё станций шесть - далековато мы отъехали - чтобы скоротать эти двадцать минут почти непрерывного движения, я тянусь к тебе и, дотрагиваясь губами до прохладной, влажной кожи твоих дрогнувших в улыбке губ, тоже улыбаюсь, опустив отяжелевшие веки. Перехватываешь перекладину еще раз, и, видимо, напряжение внутри тебя развеивается: ты отвечаешь на поцелуй, слабо и рефлекторно, но все-таки отвечаешь. Твои неловкие и медленные попытки оставляют место для воображения, и я сам не отваживаюсь лезть глубже - успеется.
«Станция «Маяковская». Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - «Тверская»»
Целуешь куда-то мимо, в самый уголок рта, который вечно будет оттягиваться в сторону, потому что я буду вечно вспоминать, как когда-то Алекс Тёрнер и Майлз Кейн, убаюканные звуками метро, отвратительно, некультурно и совсем как пятиклассники по туалетам, целовались, едва касаясь друг друга даже губами. Светлым закрашивается прошедший день - мы возвращаемся в суровую двадцатиградусную морозную реальность, согревшиеся, разморенные и нетерпеливые. Наверное, уже послезавтра мы спустимся обратно на эту станцию, чтобы отснять пленку, а потом вставить несколько секунд в клип. Я считаю, теперь мы это сделать обязаны, и ты зеваешь бесшумно, но крайне выразительно - конечно же ты согласен.