- Я не знаю о каких шлюхах ты писал, но, надеюсь, это уже в прошлом, - Кейн явно озадаченный, откидывается на спинку стула, убирает с колен салфетку и - на взгляд Алекса - портит всю картину тем, что достает сигарету из пачки, а не из какого-нибудь видавшего жизнь портсигара. В остальном же происходящее подходит под описание «приятельский ужин 30-ых годов»: обыкновенная «тройка», тонкий черный галстук, слегка ослабленной петлей повязанный на шею Кейна, белоснежная рубашка, гладко выбритый подбородок, выбитые пробки, полумрак, колышущееся пламя свеч, столовое серебро - в общем, Алексу кажется, что этого достаточно. Кейн, тем не менее, продолжает в своем духе - прикуривает от свечи, берет в руку бокал с недопитым вином и, положив ногу на ногу, олицетворяет собой посетителя борделя, которому как раз только и продажной девки на коленях не хватает. Что-то тут не так, и Алекс не может не хмыкнуть - он чувствует себя лишним.
- Да, конечно, - Тёрнер сам того не замечая хватает свой бокал и почти не тронутое за вечер вино в миг исчезает; чуть было не задыхается - в вине плавал крошечный кусочек пробки.
- Хороший знак, - улыбается Майлз.
Алексу хочется провалиться сквозь Землю и вылететь в безвоздушное пространство - он со своей наформалиненой прической, в своей клетчатой рубашке, в джинсах, с бегающими глазами, изъясняющийся фразами пятиклашки-заики явно не достоин сидеть за одним столом с этим чужим ему человеком.
Он будто из другой эпохи, с той, с другой стороны зеркала - со стороны ущербных кретинов, писавших в юности пьесы, сочиняющих тексты на грани «я просто брал каждое 67 слово в словаре», но на самом деле сочиняющих очень глубокие, даже глубинные тексты, бренчащих на гитаре, а Майлз... Ну, Майлз это Майлз, он может кем угодно быть и везде будет органично вписываться.
Алекс ставит бокал обратно на стол, кажется, чуть не ломает ему ножку... в конце концов, рука сползает по ней вниз и остается лежать на скатерти. В другой руке он сжимает салфетку всю в пунцовых каплях - он же так жутко закашлялся с этой пробкой. Майлз только ловит нижней губой опасно повисшую на бортике каплю вина, садится нормально и повторяет за ним, за Алексом, подается ближе к столу - в следующий момент освобождает салфетку из рук Тёрнера, сжимает его пальцы в своих. Майлз забывает о тлеющей сигарете.
- Да что с тобой такое-то? - Даже этот жест, этот тон, манерность какая-то... Алекс злобно улыбается лишь уголком губ, стискивая пальцы вокруг пальцев Кейна. Прохладное тепло рук Майлза все такое же, значит, тот просто играется, а не воображает себя невесть кем, правда, Алексу от этого нисколько не легче - желание медленно растаять в воздухе никогда еще не было настолько сильным.
— Единственное, что Алекс делает, когда возвращается в номер - черкает, но весьма прилежно несколько первых пришедших на ум слов. Им, впрочем, не суждено стать песней: слишком мелко, как-то недостойно их. Алекс думает, что наврал Кейну прямо в лицо, хотя до этого момента он и правда не притрагивался к пьесам или хотя бы к чему-нибудь отдаленно их напоминающему - просто забыл об этом, оставил старые заморочки в Шеффилде, так же легко и безропотно, как и тетрадь со всем этим барахлом —
- Ал? - Не успевает пройти и десяти минут, а Майлз уже стучится к нему в номер: от галстука он уже избавился, ворот перекосился весь... Тёрнер прячет подвернувшуюся под руку бумагу в ближайший ящик и с явно сбившимся от волнения дыханием, тяжелым что ли, ощутимым, открывает Кейну, постепенно и окончательно путаясь во впечатлениях о прошедшем вечере.
- Если я задаю какие-то не те вопросы или говорю что-то не то, - Майлз будто бы держит в руке невидимую державу, а на голове его, судя по всему, поместилась тиара самого Папы Римского, но бормочет откровенную ерунду. Во всяком случае, звучит точно ерундово и непонятно, - Это не значит, что мне всё равно, наоборот - это... это хороший знак. Вот.
Ерундовее этого всего оказывается поцелуй в скулу даже, а не в щеку -
«Да что за?..» - Тёрнер теряется, когда понимает, что ему нисколько не стыдно, что в какой-то степени это, может быть, приятно; Приятен именно жест примирения после несуществующей ссоры.
Приятен оттенок безмерной симпатии друг к другу, из-за которого поцелуй, плавно перешедший в поцелуй в щеку, не заставляет их заливаться краской и стесняться отельных коридоров;
Это, в конце концов, вынуждает их обняться, пожелать друг другу спокойного сна и запереться -каждого- в своем собственном номере. Поражаясь тому, что только что было, оба ложатся спать, задаваясь только одним вопросом: «Что же такого особенного случилось сегодня?»
- Да, конечно, - Тёрнер сам того не замечая хватает свой бокал и почти не тронутое за вечер вино в миг исчезает; чуть было не задыхается - в вине плавал крошечный кусочек пробки.
- Хороший знак, - улыбается Майлз.
Алексу хочется провалиться сквозь Землю и вылететь в безвоздушное пространство - он со своей наформалиненой прической, в своей клетчатой рубашке, в джинсах, с бегающими глазами, изъясняющийся фразами пятиклашки-заики явно не достоин сидеть за одним столом с этим чужим ему человеком.
Он будто из другой эпохи, с той, с другой стороны зеркала - со стороны ущербных кретинов, писавших в юности пьесы, сочиняющих тексты на грани «я просто брал каждое 67 слово в словаре», но на самом деле сочиняющих очень глубокие, даже глубинные тексты, бренчащих на гитаре, а Майлз... Ну, Майлз это Майлз, он может кем угодно быть и везде будет органично вписываться.
Алекс ставит бокал обратно на стол, кажется, чуть не ломает ему ножку... в конце концов, рука сползает по ней вниз и остается лежать на скатерти. В другой руке он сжимает салфетку всю в пунцовых каплях - он же так жутко закашлялся с этой пробкой. Майлз только ловит нижней губой опасно повисшую на бортике каплю вина, садится нормально и повторяет за ним, за Алексом, подается ближе к столу - в следующий момент освобождает салфетку из рук Тёрнера, сжимает его пальцы в своих. Майлз забывает о тлеющей сигарете.
- Да что с тобой такое-то? - Даже этот жест, этот тон, манерность какая-то... Алекс злобно улыбается лишь уголком губ, стискивая пальцы вокруг пальцев Кейна. Прохладное тепло рук Майлза все такое же, значит, тот просто играется, а не воображает себя невесть кем, правда, Алексу от этого нисколько не легче - желание медленно растаять в воздухе никогда еще не было настолько сильным.
— Единственное, что Алекс делает, когда возвращается в номер - черкает, но весьма прилежно несколько первых пришедших на ум слов. Им, впрочем, не суждено стать песней: слишком мелко, как-то недостойно их. Алекс думает, что наврал Кейну прямо в лицо, хотя до этого момента он и правда не притрагивался к пьесам или хотя бы к чему-нибудь отдаленно их напоминающему - просто забыл об этом, оставил старые заморочки в Шеффилде, так же легко и безропотно, как и тетрадь со всем этим барахлом —
- Ал? - Не успевает пройти и десяти минут, а Майлз уже стучится к нему в номер: от галстука он уже избавился, ворот перекосился весь... Тёрнер прячет подвернувшуюся под руку бумагу в ближайший ящик и с явно сбившимся от волнения дыханием, тяжелым что ли, ощутимым, открывает Кейну, постепенно и окончательно путаясь во впечатлениях о прошедшем вечере.
- Если я задаю какие-то не те вопросы или говорю что-то не то, - Майлз будто бы держит в руке невидимую державу, а на голове его, судя по всему, поместилась тиара самого Папы Римского, но бормочет откровенную ерунду. Во всяком случае, звучит точно ерундово и непонятно, - Это не значит, что мне всё равно, наоборот - это... это хороший знак. Вот.
Ерундовее этого всего оказывается поцелуй в скулу даже, а не в щеку -
«Да что за?..» - Тёрнер теряется, когда понимает, что ему нисколько не стыдно, что в какой-то степени это, может быть, приятно; Приятен именно жест примирения после несуществующей ссоры.
Приятен оттенок безмерной симпатии друг к другу, из-за которого поцелуй, плавно перешедший в поцелуй в щеку, не заставляет их заливаться краской и стесняться отельных коридоров;
Это, в конце концов, вынуждает их обняться, пожелать друг другу спокойного сна и запереться -каждого- в своем собственном номере. Поражаясь тому, что только что было, оба ложатся спать, задаваясь только одним вопросом: «Что же такого особенного случилось сегодня?»