Мы в толще толпы, и именно это чувство, рожденное на сцене и передающееся теперь по рядам, не дает покоя. Режущие слух гитарные рифы, звонкий голос Йорка, который в своем очередном припадке выдает новую эмоцию, творят что-то невообразимое, заставляют сердце и мозг поменяться местами.
От этого хочется громить все вокруг, орать в бешенстве в воздух просто ради самого процесса, хочется кричать от несуществующей боли, на самом деле доводящей до состояния сумасшествия, от такой редкой экстатической боли, от боли все же знакомой мне и от этого ещё более любимой. Ты не
можешь понять этого, но все равно чувствуешь энергию тел, тебе не кажется
чуждым этот фестиваль, ты будто бы очутился дома, но все-таки ты не любишь быть
в числе стада и неловко, отстраненно стоишь рядом, ловя музыку ртом. Вокруг –
разноцветное мясо, не поглощающее музыку, но проживающее через нее; Ты же,
наоборот, следуя своим привычкам, борешься с флюидами безобразия, чтобы
вникнуть в саму сущность, может, даже чтобы запомнить какого это. В этом поведении
что-то есть, будто это - брошенный вызов музыкантам там, по другую сторону
бойни, и я, не прекращая двигаться в такт толпе, наблюдаю за тобой, за тем, как
ты – единственный хрупкий парень, в кофте большей на размер - периодически
заправляешь длинные пряди за уши, словно так ты лучше чувствуешь эту мешанину
из звуков и несыгранных нот, не музыкальных, совсем других нот. Я не могу не
сбиваться из-за тебя, ведь это так сложно – постоянно удерживать внимание сразу
на двух точках, расположенных в двух диаметральных направлениях. Где-то вдалеке
Йорк, обняв микрофон, начал с ненавистью Inside My Head, и очередная волна вздохов пронеслась и
выплеснулась на сцену, к их ногам. Твои крошечные усмешки на пополам с
ревностью были почти незаметны, ты умело отводил глаза от сцены и делал
скучающий вид.
- Ну
проснись же! – Я подхватил тебя под руку и продолжил орать слова песни, прежде
чем ты смог что-то ответить или же просто отпихнуть меня.
Непередаваемый
укор исходил даже от твоей фигуры, укор неизвестный и мною не одобренный. Песня
кончилась, началась новая, неистовый смерч не останавливался ни на секунду, но
это потому, что твои бездумные, строгие глаза не порицали его за что-то, чего
он не делал.
- Тебе
просто не понять, что это за охуенные ощущения! Это… это… круто. – Выдохнул я,
не слыша своих слов – так громко внутри отдавались децибелы, так шумела кровь
адреналином – в то время пока движение приобретало былую мощь. Твои губы что-то сказали, наверное это было «Иди к
черту», но, я думаю, ты прекрасно понимал, что я имел в виду, и хотел бы
оторваться так, как это делал я. Тебе просто было завидно, ведь ты не мог стать
частью нашего гигантского нечто даже на какие-то несущественные промежутки
времени, но ты бы хотел, я видел это. Йорк издал кровожадный звук, и вдруг ты,
перестав гипнотизировать меня, рванул взглядом на сцену и стал прислушиваться к
чему-то снова, я следовал за тобой, но кроме свешивающейся челки и будто бы
пьяных пальцев гитариста не увидел ничего. Твой любопытный вызывающий взор
вперился в меня, и рот снова произнёс что-то, но я оглох, оглох от навалившейся
нагрузки. Взволнованно ты пытался что-то мне объяснить, даже показывал пальцем,
но я не мог воспринимать это. Это опьянение, блестящее и неуловимое, странный
воздух, попадающий в сосуды необработанным, смял под себя всё моё существо,
весь разум и оставил только пустую, радостную голову. То, что я сжимал твою
ладонь не удивляло тебя. Более того, теперь, в таком состоянии, это не
волновало даже меня, не волновало твоё вдруг переменившееся поведение, не
волновали твои текучие движения… Киловатты энергии текли сквозь нас, и всё, что
мы извлекали было лишь наименьшей из возможных отдач, хотя ты очень старался.
Спустя несколько строчек ты уже вовсю размахивал руками и прыгал, как
заведенный, порываясь куда-то ближе к сцене, но зачем?..
-
Беллз, ты куда?
Ты
чудесным образом оставил свою обиду и просто загребал охапками радость, ликуя
под you do it to yourself, you do, не оставившее равнодушными даже
последние неровные ряды. Вспотевшие волосы хлестнули тебя по щеке, когда ты
случайно услышал меня, уже наговаривая что-то на ухо парню, стоявшему впереди. Мои
ноги болели от постоянного желания двигаться, усталость и агрессия разрывали
мою жалкую душу, а тут ещё и твой привычный эгоизм, и твои пальцы, помогающие
тебе скрыться от меня, и Гринвуд, зарывающий меня по уши в бесконечный соблазн
забытья, и сотни, сотни всяких мелочей. Ну, так куда же ты?
-
Пошли ближе. – Спрашивать, конечно, было незачем, особенно если сразу хватаешь
и несешься сквозь джунгли угловатых и мягких тел, оставляя мне едва доступный
проход. Мы продвинулись на пару метров, не больше, но здесь нас уже захлестнуло
водоворотом из слэма, просто отрывающихся парней и девушек и корявых звуков
усилителей.
Попса
сдохла. Сдохло моё чувство собственного достоинства и чувство рассудительности
заодно. Сдохли все вокруг, когда тебя вдавили мне в грудь. Когда ты, продолжая
скакать, обернулся и что-то опять сказал. Да всё подохло, всё! Жизнь
останавливается, если ты не понимаешь что и зачем происходит, а именно так и
вышло. Твоё запястье так ввернулось мне в солнечное сплетение, что мне
показалось ты проводишь одну из тех операций, где человека не вскрывают. Нас
крошило людьми, мы толкали всех остальных, и всё это слишком сильно смахивало на
штормовую волну, смывающую на своём пути всех и каждого. С каждой секундой
становилось жарче, я понял это, когда почувствовал, что твоя кофта уже насквозь
вымокла и стала пропитывать мою твоим потом. Ладонь, вгрызающаяся в мои рёбра,
теперь мягко опускалась, другая воинственная кисть, до этого в воздухе поддерживающая
твои выкрики, убрав мешавшиеся пряди с твоей щеки, ловко обхватила мою шею,
рывком пригнула мой сопротивляющийся рот к твоему.
- Они
нас даже не видят, расслабься. – Остаточный хрип так мешался в шуме и во
взгляде, прозрачном и не свойственном тебе, что меня начало мутить. В
августовском мареве ты расплывался, превращался в фантазию и дышал прямо во
мне. Несмотря на этот голос, такой мальчишеский, от Мэтта в тебе осталась лишь
одна единственная капля, делавшая тебя именно тобой. В остальном - это была
девушка, которая раздевала меня своими губами прямо посреди толпы, прямо на
виду у всего фестиваля, прямо перед тобой. Она делала это твоими артистичными
руками, по сути, она делала это далеко не впервые, делала это со мной на
протяжении вот уже трёх лет, правда, ты об этом не догадывался. Наверное, не
догадывался, а сейчас узнал и, с ненавистью изодрав её в клочья, криво
улыбнулся мне. И даже если бы Лондон загорелся, а мир перевернулся, твоя наглость
осталась бы неизменной и такой любимой. Я скучал по ней те несколько минут,
пока ты завидовал выступавшей группе, но, кажется, сейчас нам с тобой не до
неё, я прав? Если бы я был неправ, ты бы перестал настолько игриво задевать мой
язык, перестал бы усмехаться и прекратил бы, наконец, двигаться вопреки мне, а
ты даже не собирался этого делать, тебе больше чем просто нравилось находиться
ко мне так близко и не иметь возможности как-то отстраниться.
- Видишь?
– Ты облизнул свои вишнёвые губы за мгновение перед тем, как я поспешил тебе
ответить. Почему ты всегда так много говоришь, когда на это совершенно нет
времени? Приподняв влажный край твоей кофты, я приклеился подушечками пальцев к
тонкому уверенному позвоночнику, но, передумав, устроился на крайнем ребре.
Твоё дыхание сносило крышу, ведь я чувствовал его сквозь себя, теперь оно
проламывало мне абсолютно все нервные окончания, а ты, дурак, ещё ухитрился
приоткрыть глаза и недружелюбно толкнуть меня в живот. Так неуютно – знать, что
твои зрачки внимательно изучают всё вокруг, когда пару секунд назад ресницы
аккуратно и кокетливо прятали этот твой взгляд. Я хочу, чтобы ты закрыл глаза и
закончил доводить меня до исступления. Давай же! Пальцы, все эти необычайно
сильные 10 пальцев взяли меня в заложники. Своеобразной распоркой ты приподнял
мой подбородок, одновременно затягивая глубже. Корявый поцелуй в итоге перерос
в нечто правильное, никто не посмел разрушить нас, и плевать, что на моем теле
после сегодняшнего не останется и живого места, особенно, если нам дадут уйти
отсюда.
В
близости от нас прокатилась улыбка, улыбка народа, пришедшего на выступление, и
причина её явно сейчас стояла на сцене и выписывала пируэты. Наше возбуждение
как-то сразу прошло само собой, и вскоре мы уже всматривались в происходящее на
сцене. Йорк отчаянно кричал припев, одновременно разрезая медиатором струны,
пока Гринвуд опасно размахивал гитарой перед собой. Остаточный эффект ещё
вызывал одурение, и мы с тобой, выпутавшись из нашего кокона, открыв рты,
словно чего-то ждали от тех, кто был на сцене.
Наступив
на гриф, Гринвуд деловито осмотрел нас, толпу, придерживая занавеску из темных,
будто бы льющихся волос, и направился за кулисы, оставляя группу в гордом
одиночестве. На миг мне почудилось, что это и не Гринвуд вовсе, а девушка,
овладевшая сначала тобой, а теперь им, но, заметив солиста, неумолимо
следующего за ним по пятам, я очнулся и, в конце концов, вытащив руку из-под
твоей кофты, закинул её тебе на плечо, чем вызвал твой снова недовольный
прищур.
-
Видел?
Ты коротко
киваешь, и мне снова хочется увидеть тебя безмятежным, но в то же время
властным и радостным, но, наверное, придётся подождать до своей спальни,
подождать несколько часов, подождать твоего официального согласия.
это вынесло мне мозг.
сначала даже непонятно, о какм пейринге пойдет речь, а потом.
это очень вкусно, это вообще одна из лучших вещей, тобою написанных.
я бы хотел написать что-то про другой пейринг, но у меня рука не поднимается на священного Джонни >D