enough.
attention: я упоролась до такой степени, что мистер Уайлдер кажется мне самым божественным мужчиной на Земле.
Встречайте - моё по DM; пейринг неизвестен, так что пока Алан/? должен был быть Алан/Дейв, но как-то не срослось.
1
God never gives you more than you can handle. (Recoil – Breath Control)
1.
Алан никогда не мог понять, почему тянет… на свершения. И бесконтрольные вымещения эмоций - откровенно говоря, банальные срывы - на темноту гостиничного номера, на собственную неудовлетворенную потребность в изощренном садизме ни черта не давали.
После рубежа в двадцать три года, правда, изощренный садизм плавно перетек в мазохизм, в желание чувствовать боль. Много и сильно.
Сильно и часто.
Часто и душой, отнюдь не телом.
Хотелось любить по-собачьи, чтобы за это били, чтобы за это наказывали и ставили на своё место – Алан не мог этого понять. Не мог об этом думать и не мог не думать, не мог этого хотеть и не мог не хотеть.
На нервной почве даже казалось, что и Мартин, и Дейв, и Энди и даже тот чертов Винс, которого он и не видел никогда, все вокруг познали какого это или же не имеют представления, зачем это нужно, просто не умеют чувствовать. Наравне с диким желанием в нем зрела зависть, ревность к своему «уникальному» чувству-необходимости, которому, может, никогда и не суждено было превратиться в жизнь.
Зрела и процветала, ведь весь состав Depeche Mode любил друг друга безудержно, кто-то выбивался в бдсм тусовку, кто-то – в новоявленного Казанову – только он один смотрел на это всё и беззастенчиво слал нахуй.
Мысленно слал, естественно, и спустя непродолжительный отрезок времени присоединялся, предварительно упившись, если не в усмерть, то в щи точно. Почему-то только в состоянии абсолютной потери контроля над собой, над ситуацией граница между садизмом и собственными страданиями и лишениями стиралась – интересно, все те бляди тоже это понимали?
В конце концов, трахаться – это естественная потребность организма, не имеющая ничего общего с зовами души, доводами разума и даже с недавно приобретенными рефлексами и склонностями, да и, помнится, никто не был против. Никто, кроме попискивающего голоска где-то в мозгу, который всё бубнил и бубнил «ты, Алан, гандон, вот ты кто», ну и рук, которые дрожали так, словно он бензедрин жрал как аскорбинки.
Правда, как оказалось, руки волновали окружающих меньше всего – разве только Дейв, проплывая мимо и именно что проплывая, хитро и абсолютно не соображая, спросил «есть чё?», при этом кивнул на трясущиеся кисти рук, которые Алан не догадался спрятать. Нервно помотав головой и так же нервно, неуверенно оскалившись, он поспешил отвернуться от испытывающих на прочность глаз Гаана. Ещё секунду - и фронтмен бы догадался запах какого наркотика он услышал, почувствовал кожей, увидел и распознал.
Алана передернуло. Он все еще ощущал на себе зоркий, хоть и невменяемый взгляд Дейва и стоял, не в силах пошевелиться.
Он будто увяз в бетоне ногами, а мыслями – в бездонном взгляде Дейва.
Если бы не дрожь, он бы закурил тут же, сразу же, но пытаться достать сигареты, когда пальцев даже не чувствуешь - значит, переломать их нахер все. И пальцы, и сигареты. Но, господи, почему Дейв заткнулся и уставился, и звуков больше не стало, и он стоит один?
Помощь пришла неожиданно – она взорвала его вакуум громким женским смехом. Кто-то, очень размалеванная, очень голая, не очень, что самое интересное, пьяная, схватила его за запястья и, недолго думая, связала чем-то, что подозрительно напоминало часть от сценического образа мистера Гора. Алан бы и не посмел сказать что-то в свою защиту – она увела его оттуда и слава богу.
Кожаный ремешок, тонкий и сравнительно короткий, был не лучшим поводком, но Ал был благодарен даже за такой. Благодарен за раскаленную кожу в тех местах, где шнур касался его тела; за рывки, когда ей казалось, что он идет недостаточно быстро; за изгиб ее тела, который убаюкивал и заставлял забывать о назойливых вопросах, бьющихся о черепную коробку.
Он видел, как мелко дрожали его ладони, даже связанные. Чувствовал неоднозначный, холодящий душу страх, одиночество, оторванность от последнего знакомого лица. Эта женщина внушала ужас.
Остановка состоялась в какой-то каморке, которая и вовсе не была ею, а была лишь потаенным углом комнаты, соседней с той, где сейчас было немногим спокойнее.
Она развязала его, но ясно дала понять, что уйти от нее не удастся – из шнурка был тотчас же сооружен ошейник, который, в общем, символизировал лишь то, что он попался. Дышать удавка не мешала, глотать разве что – Алан уже перестал обращать на эти мелочи внимание.
Он следил в полутьме за ней, она – за тем, чтобы он не натворил непозволительного раньше времени. Хоть она и не сказала ни слова, Алан понял, что лучше не двигаться и тем более не говорить.
Заостренные будто специально ради этого случая ногти буквально резали ему кожу под рубашкой, она терлась об него, как питон – о шею своей жертвы. Сжимала своим натиском последние остатки сознания в его голове.
Уайлдер начинал каяться в своих желаниях, проклиная свою глупость, наивность и неразборчивость, однако, спустя несколько мгновений, заметил, что, несмотря на благоговейный ужас перед ней, он довольно возбужден.
Каждый раз, когда она втиралась в него через одежду, всаживала ногти в мясо, ласкала губами его шею – он отвечал ей той же самой дрожью, громкими вдохами, мысленно орал на себя за то, что ему это нравится.
Кажется, она не собиралась ни давать, ни забирать – инкогнито пришедшая, подгадавшая желания, подразнившая, выпустившая комок поганых мыслей из сознания в реальность. Она просто терзала его тело, и не было ясно, что чувствует она сама, собирая под ногти его кровь, пот и кожу. Что чувствует, натыкаясь на его откровенный стояк. Что чувствует, трахаясь с ним через одежду, точнее через его джинсы – сама она была в одних туфлях, и, в общем, её это не портило.
Что чувствует, расцарапывая ему шею, прокусывая губы до крови, высасывая воздух из легких, одновременно выбивая его же кулаком из груди. Кажется, она сегодня не кончит, чего нельзя сказать о нем.
Настолько феерично было ощутить приближение к идеальному, что он завелся быстрее, чем ожидал, быстрее, чем в обычной, нелепой теперь уже ситуации. Это неожиданное самопознание и сказалось, плюс ее опыт, и… обстановка, близкая к враждебной.
Клыками она впилась в его кадык, стоило ему мысленно удариться во что-то свое.
Теперь-то дышать было невозможно. Более того, дышать и не хотелось совершенно, пока ее зубы прикусывали кожу, мышцы, адамово яблоко, отбирали узды управления больными порывами его души.
Тонкая кожаная нить начала пережимать артерию, в глазах мерцала темнота вперемешку со вспышками переживаний, ярких цветов и - почему-то – уверенности в собственной скорой смерти. Зато не было преград удовольствию, не было опасений, ничего не было, ни-че-го.
Ни-че-го превратилось в размалеванное родное лицо перед глазами, освещенное убогой лампой под потолком. Кажется, он потерял сознание, и Алан не мог понять, хорошо это или не очень.
Тогда он думал, что лучше бы умереть прямо в моменте.
Теперь он думал, что лучше было умереть под взглядом Дейва – не было бы чувства, что бреясь опасной бритвой, он случайно, несколько десятков раз всего, полоснул по горлу.
И заодно стер губы в кровь. И ширнулся так, что до сих пор зрачки разве что не дюйм в диаметре.
- По ходу, ночь у тебя выдалась… занятная, - Мартин, а это именно его кудрявая голова и вечно несчастное лицо наблюдали Ала, валяющимся на полу, расхохотался, совершенно беззлобно. – Но вот это всё-таки моё.
Он судорожно, с похмелья, если это состоянии тотальной упитости спустя день с употребления можно назвать похмельем, развязал крепкий узелок на шее Уайлдера. Взору его предстал фиолетовый след от шнура, который весьма неплохо контрастировал с ярко-бордовыми от засохшей крови на них царапинами.
- Я так и знал, - прохрипел Алан, не в силах пошевелиться. Он прикрыл веки, хоть как-то абстрагируясь от чувства стыда, заполнившего его до отказа. Стыда перед Мартином? Алан в душе смеялся как больной. Ну, правда, разве это не смешно - краснеть перед человеком, который без зазрения совести одевается как трансвестит, красится алой помадой и блядствует как только может?
Чувствуя, как шнурок мягко соскальзывает с изуродованной шеи, Алан счастливо улыбнулся. Никому улыбнулся, продолжая лежать плашмя с закрытыми глазами.
- Хороший мальчик, - мягко промолвил Март, улыбаясь во весь рот, сам не зная почему.
2.
2.
Мало кто знал, что в отключке Алан провалялся, по меньшей мере, несколько часов – дебош по соседству только начинал разгораться в тот момент, когда он уже потерял сознание. Не то чтобы его никто не искал, просто… до него не было никому дела.
Долго, увы, состояние эйфории не протянуло, а присутствие кого-то, пусть даже и Мартина, уничтожило его еще быстрее, чем оно бы исчезло само. Губы замерли на полпути к улыбке.
Подняться с холодного, твердого пола было отвратительно тяжело – в основном потому, что невыносимо однообразная боль пронзала все тело, начиная с шеи и кончая ступнями, в которые, казалось, забили по гвоздю. Алан резко и нервно усмехнулся, стоило ему коснуться напольного покрытия пальцами – подушечки пристали будто бы намертво.
На самом деле, они просто были стерты в кровь.
Оторвав взгляд от несуществующих более рисунков отпечатков, он встретился глазами с Мартином, который сидел на пятках и наблюдал за ним со всем присущим вниманием, словно бы Алан вытворял нечто невероятно захватывающее дух, а не собирал силу воли в кулак и не пытался быстрее смотаться к чертям из этого места.
Алан было хотел спросить у него, собирается ли тот вставать и вообще заканчивать с этой пред/постконцертной попойкой, но вовремя осознал насколько ему сейчас больно даже двигаться, не то что думать, говорить или проявлять хоть какое-то участие. Он просто, скрипя зубы, ушёл оттуда, сжимая кулаки до побелевших костяшек – каждая рваная царапина на коже натянулась, то и дело грозясь треснуть.
Боже, как он ненавидел каждое мгновение после, каждое размазанное, потекшее лицо, которое попадалось на пути – все смотрели и смотрели и смотрели на него так, будто он – ходячий мертвец.
Жалкие люди.
- Забудь эту дрянь, понял? – В лоб заявил Дейв, вдруг вставший на пути между ним и очередным выходом-входом. Второй раз за день-вечер-час ему было смешно от того, что происходило, что всё внезапно переворачивалось с ног на голову - если раньше ему по неизвестным причинам было стыдно перед Мартином, то теперь уже сам Гаан советовал со всей серьезностью заканчивать с веществами.
Вложив больше отвращения в свой слишком уж пустой взгляд, Ал посмотрел на того, кто смел указывать ему что делать. Впрочем, Дейв смел на всех основаниях, и бессмысленный обмен ненавистью сквозь визуальный контакт, где неизвестно кто больше отдавал, а кто получал, лишь подтвердил догадку о вседозволенности Дейва.
Эти зрачки могли себе позволить всё, что угодно – они вмещали галактики, вселенные, вообще всё, но, глядя в них, невозможно было не найти своего места. Если ты не мог сам, Дейв делал это за тебя.
- Не знаю, о чем ты. - На автомате прошипел Уайлдер, замечая радостного Гора с бутылкой водки наперевес. Вновь обретенный шнурок оказался частью кокетливо спущенной бретельки, которой, видимо, Мартин все не мог не нарадоваться.
Недолго думая, Дейв схватил его за шею, изображая дружеское объятие, на деле раздирая одну из ран, и повел поговорить. Он тяжело дышал, медленно шел и скользил взглядом по каждому движущемуся объекту, придерживая Ала настолько близко к себе, насколько было возможно, пачкая пальцы в его вязкой сочащейся крови.
- Эй, вы куда?
Игнорируя заигрывающие оклики, они, к ужасу Алана, шли обратно в эту чертову каморку, в том же направлении –
Неожиданно Дейв швырнул его к стене.
- Ты думаешь, кто нашел тебя? Валяешься там, белый весь как смерть, - его глаза бегали, не задерживаясь ни на секунду на лице Ала, который просто перестал понимать, какого черта происходит, и теперь тупо смотрел на, казалось, беззвучно дергающиеся губы Гаана. – Я, блядь, я… пошел за этим, а ему похуй! Пялился на меня как на говорящее дерево, сука.
Ал не знал что ответить, не знал надо ли, да и какое вообще ему должно быть дело до всего того, о чем вещает Дейв?
- … так что не смей больше, понял? – Дейв с силой, с дьявольской силой сжал, вдавил его плечо в стену, требуя ответной реакции. Волосы сбились ему на лицо, он выглядел страшно, зверски. Отдышавшись, он злобно рявкнул, не оценив в полной мере молчания Алана. – ПОНЯЛ?
- Я, - начал Ал, - нихуя…
Он судорожно сглотнул свой крик, всё порывавшийся вырваться – Дейв, кажется, уже успел забыть о том, что изо всех сил навалился на него.
- …не понимаю, о чем ты. – Еле-еле вымолвил он. – А теперь, дай я закурю.
- Нет, блядь, - Дейв отобрал у него пачку и швырнул ее на пол. Он придвинулся настолько близко, что их переносицы жалобно терлись друг об друга, а ресницы то и дело сцеплялись, заставляя обоих чаще моргать. – ты понял. Ты - ебанутый на всю голову, Ал, а не только когда выпьешь или вмажешься, но, несмотря на это, ты всегда понимаешь. Ты всегда знаешь, что делаешь. Но больше не смей. Никогда.
- Отойди, – из его, Алана, рта вылетел умоляющий шепот, неожиданный даже для него самого. Дейв же опешил, тотчас же убрал руки, сморгнул свою ярость и внезапно совершенно спокойно посоветовал ему уйти, пока не поздно.
Уайлдер фыркнул – ему передалось бешенство. В общем-то, оно давно зрело, еще с момента прихода в сознание, но лишь сейчас достигло апогея. Черта-с два Дейв имеет понятие о том, что он хочет, может или должен совершать.
- Иди.
- Да ты, Дэвид, пророком себя возомнил, - яд, впрыснутый в вену, распространился по всему телу. – «Иди, дитя, с миром», да? Ну так и иди нахуй.
Фронтмен уже собирался ответить что-то – лицеприятное или же нет, мы никогда не узнаем – но Алан перебил его, развеяв все меткие заявления, прозвучавшие ранее.
- Ты-то знаешь всё, Дейви, - он поднял пачку с пола и размеренно, абсолютно не торопясь, прикурил долгожданную сигарету. – Только вот нихуя ты не знаешь.
Он сильно, глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри.
- И ещё одну вещь я всё никак не пойму: почему тебя это так волнует? Тем более, почему тебя волнует то, чем занимаюсь именно я?
Почти сразу же Дейв, сам не ожидая, ответил, чуть ли не прервав вопрос: - Потому что, сука, волнует, я не знаю почему.
С минуту Алан молча курил, изучая подрагивающую ухмылку на застывшем лице Гаана, наблюдавшего либо за дымом, либо за направлением его взгляда. Ему хотелось бы услышать из уст Дейва о том, как он так быстро догадался, но знал, что тот скорее расскажет обо всем на свете, чем выдаст свои секреты.
Последнюю затяжку Дейв попросил оставить себе.
- От тебя пахнет этим, - прожевывая клубы дыма, вкрадчиво сказал он, причем настолько тихо, что Ал насторожился, не веря собственным органам чувств. – Несет от тебя. Сильнее, чем я могу вынести.
После этой фразы фронтмен, как ни в чем не бывало, поймал какую-то проходившую мимо девицу и, отняв у неё бокал, запил своё откровение шампанским, оставив Алана в смятении потирать ушибленное плечо, резко объявившее о своей невыносимой боли.
3.
3.
Дорога до номера была… дерьмовой. Несмотря на огромный словарный запас - активный или пассивный не имеет значения - другого слова для этой прогулки не нашлось, а ведь он искал!
Разминал карманы изнутри куртки, соскребая корочку с костяшек, и искал; морщился от ветра, задувавшего за ворот, и искал; смаргивал слёзы, выступавшие на глазах то ли от чувства, что тело разваливалось на части на ходу, то ли от разочарования в собственном интеллекте, и искал дальше. И не нашёл.
Возможно Алан, в конце концов, подобрал бы то меткое выражение, о котором думал весь свой путь, если бы не достиг пункта назначения так же неожиданно, как и кондиции. Осознав, что, будучи почти трезвым, он позволил не только какой-то бабе, но и Дейву, и Мартину, и черт знает кому ещё насмехаться над собой, он перестал думать, контролировать телодвижения, перестал существовать осознанно – лишь двигался определенным маршрутом.
По опять же определенному стечению обстоятельств в номере нашёл початую бутылку водки, половину которой влил в себя, а оставшейся сжег себе рубцы на шее – для дезинфекции других ран водки уже не хватило. Он, шипя и ругаясь, провел ладонью, стряхивая розоватую теперь жидкость с кожи… Царапины щипали так, будто их только что разодрали вновь.
Алан расхохотался над своей беспомощностью, вечной беспомощностью – что бы он ни делал, правильно или же нет, ему всегда было больно, он всегда оставался в минусе, как гребаный пришедший последним в скачках мерин. Не сам ли он себе выжег это клеймо?
«От тебя пахнет этим» - чем? Желанием позволить другим раздолбать в хлам то, что от него ещё осталось, или чем? Может, готовностью служить добрым и замечательным людям верой и правдой до той поры, пока они не сдадут на свалку? Чем, Дейв?
От рук несло этилом вперемешку с кисловатым запахом крови. Каково это на вкус Алан узнавать не стал - вытер ладони о простынь, на которую потом забрался с ногами в одежде и на которой, уткнувшись в скомканное одеяло, уснул, усыпленный собственным же проспиртованным дыханием.
Вырубился он почти сразу, только если сначала было темно и сон был глубокий, то под конец, а Алан думал, что действительно скоро проснется, мерещилась какая-то неописуемая дрянь. Он начал ворочаться, беспокойно переворачиваться с боку на бок, прерывисто задышал – тщетные попытки убраться подальше от голосов, которые, казалось, окружали с разных сторон, мерзкие, шепчущие, злобные и алчные.
Уайлдер перевернулся на спину, раскинув руки – шепот затих, сменившись шершавым звуком, напоминавшим помехи с редкой частотой. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог двинуться, не мог проснуться или же просто не хотел этого делать, на самом деле зная, что это всего лишь сон.
По его шее пробежал холодок – чье-то дыхание конденсировалось на нежном мясе, заставляя Алана ежиться в полусне. Отвратительно мерзкими ощущения стали после того, как инородное дыхание заменилось на нечто влажное, теплое, стирающее своими плавными движениями спирт с затвердевшего кровавого сока.
Погруженное во тьму, живущее в ней, нечто было невидимо – Алан силился увидеть хотя бы очертания, но вместо них получал чувства, моменты осязаемого контакта. Двоякого и… недостающего, ведь так?
Зрачки, кажется, слились с радужкой, но кроме тени и дуновений воздуха, скользящих по роговице, он ничего не приобрел.
Ничего, если не считать острых, впивающихся в хрящ его уха, лезвий, иногда размыкающих своё объятие и лязгающих что-то на своём языке. Низкий тембр этого явления был скрипучим и бархатным одновременно - Ал не думал, что недоставать могло так многого, что от такого, вроде бы даже и нюанса, в его душе могло что-то защелкнуть. Если б мог, он бы попробовал перестать слышать своё дыхание, оставив лишь сладкие свистящие вдохи над ухом, в самую барабанную перепонку да клокочущий в горле у него, у этого невидимки смех над… неужели, снова над ним, над Аланом?
Скашивать взгляд оказалось невозможным, ровно как и прислушиваться каждую секунду к тишине – мозг, парализованный теперь уже какими-то нездоровыми восторгами по поводу испытанного, не принимал во внимание даже тот факт, что Алан уже полминуты оглядывал номер и не мог найти ни признаков того, что в нем кто-то есть, ни того, что ему эта дрянь просто-напросто привиделась.
Он никогда ещё не просыпался в, прямом смысле, холодном поту, и на этот раз мог поклясться, что не спал – как правило, сны беззвучны. Этот не был.
Этот был похож на плавное дребезжание баса в чьих-то чересчур привередливых и неприспособленных для этого инструмента руках, однако, в руках чувственных и любопытных. В руках, вполне осознававших масштабы своего влияния и, дабы не спугнуть сразу, воспользовавшихся окольными путями.
Пути неисповедимы… – он сам хотел этого, он и получил бешено колотившееся сердце, которое, казалось, еще немного и разобьет ребра на осколки.
Будто бы чувствуя его пульс, почти неосязаемая ладонь примяла сверху его грудную клетку и вбирала в себя удары, отвлекая внимание Ала на себя. Он до сих пор не мог ничего распознать – сплошная угольно-черная пыль вместо воздуха.
Мерный стук чужого сердца вместо истерики своего; колкая, незримая тяжесть вместо невесомости.
Оно разговаривало с ним через мановения пальцев, сквозь свистящие ухмылки, и, несмотря на то, что проще было бы озвучить вслух свои соображения или хотя бы двинуться навстречу, Ал не собирался нарушать установленный порядок, ему нравился другой метод связи. Именно этот метод, когда вся информация плавно передается в мозг свозь кровеносные сосуды, сквозь микроимпульсы – медленнее, чем хотелось бы, но передается.
Хотя… не слишком и медленно – чуть подрагивающие пальцы легли на его губы. Ал непроизвольно задумался над тем, он ли пытался обнять ртом, попробовать губами на ощупь эту чертову невидимую кожу или же это сами пальцы незаметно надавили, проталкиваясь вглубь, побуждая его к ответу. Подушечки были под стать атмосфере – стойкий привкус неопределенности, призраки смутно знакомого аромата, знакомой текстуры возникали у Уайлдера в мозгу, но пальцы не давали времени думать, пытаясь вспороть его щеку изнутри, чтобы освободиться.
Клыки скользнули по кончику его носа, пока по обеим сторонам кровати матрас прогибался, вминаемый в каркас кровати этим существом; оно что-то произнесло, прокляло, скорее всего - то, что случилось в следующее слепое мгновение, развеяло опасения Алана на этот счёт.
Накрыв взбудораженные веки двумя перстами, нечто поцеловало по очереди каждое – на долю секунды в номере повисла мертвая тишина, а потом тщательно воссозданный паззл распался на полную картину действительности. Вместо неспособности видеть появилось четкое ночное видение, вместо чувствительности к малейшему раздражителю – убийственное желание спать, вместо обостренного слуха – почти полная глухота.
Его и след простыл, если он вообще был, этот след. Где гарантия того, что это не галлюцинация или просто шутка воображения, уставшего от привычки хозяина прилично выпить? Где гарантия того, что это не некая таинственная незнакомка-группи или бог весть знает кто еще?
Почему, несмотря на панический ужас, застрявший в самих капиллярах, с ним, с этим существом было комфортно, спокойно, поразительно знакомо? Почему даже кровь успокоилась, почувствовав родство?
За этими вопросами Алан не заметил, как обмяк и безмятежно продремал оставшиеся три часа сна. На сей раз ему ничто не помешало, но он все равно чуть ли не вскочил на кровати в половине седьмого утра, жадно вбирая воздух ртом – вспомнились пространные звуки. Те, которые он прежде не смог сложить в осмысленную фразу.
С первым же лучом солнца, ударившим в окно его номера, Алан отчетливо различил в эхе прошлой ночи - «не более того, что ты можешь почувствовать» - сказанное в тот момент, когда он с трепетом опустил веки и оно вернулось.
Он протер глаза ото сна, собираясь с мыслями – бесполезно.
Ничего не значащие, возможно, выдуманные им самим события вогнали Уайлдера в состояние, когда, хотелось жить только ради того, чтобы вновь увидеть желанное, чтобы снова его дождаться. Либо он сходил с ума, становясь одержимым одной только мыслью, либо кто-то хотел сделать из него помешанного – оба варианта одинаково свободно позволяли испытать столько унижения, сколько требовалось.
Ал украдкой ухмыльнулся – там, на небе, он отхватил себе чертовски заботливого ангела-хранителя.
4.
4.
Baby, you’ve played my heart but the way that you’ve played, it was art
Перед его глазами блестели клавиши, пальцы, в отличие от обычного, неразборчиво перебирали их, даже не задерживаясь на каком-нибудь одном звуке. Присутствие Алана на репетиции оставалось номинальным - как если бы они вернулись лет на десять назад, когда он только-только пришёл в группу. Впрочем, он не особенно переживал на этот счет – Энди почти спал, склонившись над своим многострадальным синтезатором, Дейв же с Мартином мило беседовали о чем-то гораздо более приятном, чем успевший добраться до самых гланд Depeche Mode. Милее даже, чем обычно – Мартин кокетливо внимал Дейву, вкладывая в свою обычную улыбочку столь необычную ангельскую снисходительность, и рассеянно накручивал на херово наманикюренный палец прядь дейвовских волос. Тот, казалось, был слишком занят изложением собственной мысли, чтобы замечать хотя бы даже этот жест, не то что псевдоромантические настроения гитариста.
Алан недоуменно смотрел на них с минуту, пока они, наконец, не обернулись и не вперились на него в ответ – он мотнул головой, удивляясь самому себе, и вдруг залип на одной ноте. Мартин вдалеке заржал, и Алану это не понравилось.
Лучше бы он остался в номере.
Во всяком случае, заливистого и заебавшего до смерти хохота Гора он бы точно не услышал, а это уже было огромным преимуществом отдельной отельной комнаты. К тому же он бы не увидел этих торчащих во все стороны кудрей, оголенной по максимуму кожи, помады - вообще этого человека со всеми его атрибутами, в том числе и с Энди - Уайлдер задумался над тем, почему его до сих пор, до этого момента никогда не смущал факт одного их существования.
Конечно они вчетвером давно выбешивали друг друга до невозможности. Часто доходило до умопомрачительных склок, выяснения отношений на публике и даже чего-то похлеще, когда, казалось, и морду разбить мало, пальцы переломать недостаточно, ужалить в больное место так и вообще ничего не стоило – на этот раз Ал, отпустив на волю клавиши и звуки, которые даже ему самому теперь были не нужны, ощутил другое.
У него сложилось впечатление, что они не вполне осознавали границы того, что могут осуществлять они и того, что не вправе трогать никто.
Не стоит брать на себя слишком многое – оступишься, упадешь лицом в грязь, а потом ею же и захлебнешься, когда не сможешь встать из-под груды, придавившей тебя сверху. Алан отметил про себя, что это очень ему знакомо, даже слишком.
Теперь-то он точно увяз в ней по уши, она залепила ему глаза, замазала поступавший пока, но уже скудный свет. Хотя он был и не один – еще был Дейв.
Дейв, который насмешливо таращился издали на его неожиданный ступор; который глумился над ним в компании Мартина. Тот, в свою очередь, оставался бы кристально чист даже если бы спустится в канализацию прогуляться. Как Гор умудрялся нести голову высоко задранной вверх, будучи таким, вроде бы, скромным и безобидным ублюдком, до сих пор оставалось для Уайлдера загадкой, но копаться в ней он не собирался – слишком много дерьма для одного человека. А Мартин не человек, даже по его, Алана, меркам.
Глубину ада не измерить – так же, как и не измерить фона этих двоих, уже снова увлеченно болтавших друг с другом. Параноидальный приступ, так старательно бившийся у него в висках, Алан упустил из виду, ведь всё, о чем он мог и, собственно говоря, думал был побег. Незамедлительный побег ото всех сразу. Зачем-то он придумывал отговорки, параллельно создавая видимость того, что работает, разминает пальцы, размышляет о другой аранжировке, записывая на самом-то деле полную бессмыслицу на клочке бумаги.
Каждое оправдание было хуже предыдущего: плохое самочувствие, смерть любимого попугая двоюродной бабушки, банальное пресыщение работой..? Последние два пугали своим идиотизмом, а первое даже не обсуждалось – как еще может чувствовать себя человек со шрамами на шее и мертвенно-бледным цветом лица перемежающимся с чернеющими под глазами синяками?
Его тело до сих пор отвыкало от приступов боли. Отвыкало плохо, измывалось над ним, над его желанием скорее забиться в дальний угол. Ему пришлось бы сдаться, чтобы не повестись на поводу и у него, и у других – скомкав бумагу так, чтобы никто и в жизни не развернул, он тихо развернулся на каблуках и скрылся за сцену.
Уже там настигло тупое бессмысленное беспокойство.
Как оказалось, не зря. Мартин и Дейв тотчас же последовали за ним, резко прекратив милое общение, сводившееся к тому, что оба, улыбаясь от уха до уха, посылали друг друга нахуй. Причиной их споров был Алан, как ни странно.
Гор по обыкновению не желал вмешиваться в это, считая, что время придет и все разъясниться само собой, а он лишь удовлетворенно будет смаковать последствия – приберет к рукам то, что от Уайлдера останется. Он не считал нужным выкручивать руки Дейву – Алан сам это сделает, сам сдастся, сам будет доволен сложившимся положением вещей. Дейв этого не понимал и понять не мог.
- Эй, Ал, - Несмотря на то, что Дейв почти орал, его голос едва продирался сквозь барабанные перепонки Алана. Уайлдер снова и снова подставлял сам себя, снова и снова клял себя за это, но каждый раз поступал одинаково – впадал в замешательство. Никто кроме Мартина этого не чувствовал, но и одного Гора хватало с лихвой. – Чарли, как ты после, ну, вчерашнего-то?
- Ты пропустил мои танцы, - Март снова омерзительно прекрасно расхохотался, причем на этот раз в опасной близости. Алан почувствовал, что стал в момент немощен – будто рука Дейва, на деле легко сжимавшая его предплечье, вдруг вросла в его собственную плоть, как растение-паразит в корневую систему дерева, и теперь фронтмен жил за его счет.
Но уж лучше синяки от рук Гаана, чем выжженная взглядом Гора душа.
- Должно быть… зрелище не из приятных, - Алан держался. Держался за черт знает что и из последних сил. – Я в порядке, просто устал.
- Как насчет? Ну, ты знаешь, - Нет, они оба проверяли его на стрессоустойчивость и печененеубиваемость, видимо. Слава богу, он не был из разряда тех, кто велся на «слабо» и на любое предложение отменно нажраться до беспамятства.
- Уу, Чарли сегодня сам не свой. Признаю, эти кожаные лямки слишком тугие, к ним привыкнуть надо, а не сразу… хе-хе, - Алан не смотрел на него, но почувствовал электрический заряд, потрескивающий меж кудрей маэстро, стоило тому похлопать Дейва по руке, покоящейся на его, Алана, плече. – Пойду я.
- Подожди, Март, - крикнул ему вдогонку Дейв.
Он отпустил Алана, занеся руку в порыве – быстро оборвал сам себя. Кажется, Дейв в чем-то сомневался, что вообще было редкостью; во всяком случае, он редко афишировал свою неуверенность по поводу своих же решений. Бегло взглянув Мартину вослед, он пожал плечами и буквально выдавил из себя:
- Если что – ты знаешь где нас искать, так ведь?
5.
5.
- Знаю. – Выдавил из себя Алан, ясно осознавая, что не имеет ни малейшего понятия о том, куда они направятся на этот раз. Понятное дело, ошиваться будут неподалеку, чтобы волочить Мартина было легче, да Дейву было где переломаться, если вдруг что.
Какого черта его вообще волновало куда, где, с кем и зачем они ушли, уехали, улетели, уплыли и даже сдохли? Какого-то определенно настойчивого, видимо. Алан чувствовал, точно чувствовал, что если не держать эту троицу в подконтрольном ему радиусе, всего лишь наблюдая, даже не слушая их, то они сотворят очередную, фатальную уже, шалость, и он знал, что сегодня именно тот день, когда они добьются своего.
Но у него не осталось сил это выносить – пусть добьют, пусть изничтожат всё, разорвут, выблюют и, наконец, развеются пеплом сами.
Потому что экстази уже не брало, пить опротивело, душа орала и плевалась, а в мозгу теперь еще, помимо трещавшего по швам желания когда-либо еще заниматься музыкой, обитало избитое, полудохлое существо – крошечная часть его самого, с крошечным собственным сердцем, собственным сознанием и даже, может быть, волей. Существо все пыталось подняться после той ночи, но это был как раз тот случай, когда говорят «сражен наповал». Уайлдер с горечью отгородился от этого мысленно –
- Стоп! – Его голос гулко разнесся по всему залу. Ответил, как ни странно, Март.
- Подваливай, Чарли, быстрее уже.
Когда они все вместе покидали площадку, где собирались выступать, Гор выглядел счастливым, самым радостным, что, в общем, было немного неординарно. Алан послал к черту побуждение растолкать этих троих и рвануть в сторону аэропорта – он был обязан пойти до конца, иначе этот самый конец никогда бы не настал.
*
- Слик… Чар, Чааарлик, ну, улыбнись, - Гор поманил Алана пальцем. Это выглядело бы забавно, если бы не излишняя доброжелательность в порядком надратом голосе; если бы Алан не сидел всё это время как случайно выпавший из петли и приземлившийся на стул в почти естественной позе труп. – Хочешь, я расскажу тебе историю?
Флэтч флегматично усмехнулся и, мельком прикончив остатки пива, ушёл к барной стойке, то ли ознакомиться со всем ассортиментом, то ли присмотреть себе какую-нибудь одинокую девушку, как раз ожидавшую своего прекрасного принца верхом на синтезаторе.
Мартин проводил его громким: - Ну, Эээнди, а как же моя история?
- Хватит. – Уайлдер слишком уж резко и твердо пресек попытку Мартина привлечь к себе всеобщее внимание. Мартин, в свою очередь, с радостью заткнулся и, криво улыбнувшись, пьяно промурлыкал: - Значит, все-таки хочешь.
- Нет, но я также не хочу, чтобы неповинные ни в чем люди или даже Флэтч выслушивали твои бредни.
- А в том, что я поведаю нет ничего… ничего такого, что бы тебя… кого-нибудь ещё удивило, в общем-то. – Сонграйтер изящно отхлебнул знатную часть пойла из своей кружки. Его намеренная медлительность, вопреки всему, Алана не раздражала – того куда больше занимала фраза «ничего такого, что бы тебя удивило». Чем больше он думал об этом, тем сильнее ему казалось, что это «ничего» вполне себе способно вызвать сердечный приступ и отправить его к праотцам. «Главное – не вестись» - Алан умолял небеса дать ему сил, пусть хотя бы физических, вынести то, что произойдет.
Стоит сказать, Мартин был разве что слегка нетрезв. Единственное, чего он опасался – того, что Алан это поймет, но поскольку тот сидел, вперившись в пространство, то исполнить роль Мартина-который-да-неужели-снова-в-жопу не составило большого труда. Дальнейшая часть плана – ни в коем разе не коварного, ни, тем более, хитроумного – была запредельно проста.
- Чарли-Чарли… - Март возвел глаза к небу в пафосном порыве. – Жил-был один юноша. Статный, грациозный, величественный, словом - почти небожитель. Но для полного счастья не хватало ему…
Алан и не думал слушать. Однако стоило Гору прервать рассказ и склониться над столом, пытаясь втолкнуть в себя обратно всё то, что он успел употребить, Алан поспешил вырвать того из-за стола и потащить за локоть, вроде бы, еле плетущегося, страдающего Мартина к сортирам, дабы тот излил своим подлинным друзьям всю душу.
- … Кудряшки я твои держать не буду, уж извини, но могу прицепить шлейку к твоей сбруе и одергивать иногда, чтобы ты не ебнулся в свою же блевотину. Как тебе идея?
Поднятый средний палец красноречиво выразил всё то, что думал Мартин, прежде чем он влетел в кабинку и духовно очистился. Алан еще улавливал краем уха звук захлебывающегося кашля, когда вдруг различил в нём нотки зловещего смеха.
От нечего делать он прошелся вдоль кабинок, терпеливо и непонятно зачем дожидаясь маэстро - ничего необычного в том, что остальные, все до единой, были свободны.
Почти все.
Из-под самой дальней двери по щиколотку торчала нога, что было слегка необычно – Уайлдер подошел ближе.
Обувь была знакомой: та же модель то и дело летала по их гримерке, когда Дейва вдруг что-то начинало раздражать и он бил с ноги на поражение.
- Эй, у тебя всё в порядке там? – Осторожно спросил Ал, слегка постучав костяшками пальцев по двери в кабинку, чтобы привлечь внимание того, кто находился внутри. Дверь чуть подалась внутрь – замок был древний, разбитый вдрязг – и в зазор между ней и стенками стал виден силуэт сидящего на полу мужчины. Мужчина явно ни слова не слышал, он вообще никак не реагировал на происходящее. Стоп.
- Дейв?! – Уайлдер переспросил уже громче, Март вдалеке полоскал рот в раковине и ничего не услышал. – Дейв, блядь, что проис...?
Наплевав на этикет и на нарушение личного пространства фронтмена, Алан поддел пальцем щеколду и распахнул дверь настежь – Дейв, а это на самом деле был он, обмяк на полу, удерживаясь в сидячем положении только лишь благодаря хлипким фанерным стенам. Самыми занимательными в этой картине были игла, торчавшая из его вены, и абсолютная бледность, почти синюшность Гаана.
- Дэвид. – Уайлдер отчетливо назвал его по имени, но реакции так и не последовало. Тогда клавишник шлепнул его по щеке, по второй, ещё и ещё раз, пока на них не проступил неестественный и пугающе-пунцовый румянец – Дейв же оставался недвижим.
Алан с ужасом сказал себе, что именно так и выглядит передоз, но внешне лишь лихорадочно изучал взглядом изломанное тело Дейва, пытаясь придумать способ привести того в чувство. Параллельно с этим он пробовал подхватить его, поднять с пола и хотя бы вытащить из туалета на улицу, но - либо Дейв был слишком изворотлив, либо руки Уайлдера перестали его слушаться – тщетно.
Алан понял, что его самого скоро парализует страх, что это - финишная прямая, что дальше он просто кончит своё физическое существование и пойдет на тот самый свет, брезжащий в конце тоннеля. Вряд ли Дейв это имел в виду, когда говорил о том, как нашел его, Алана, в каморке – все-таки это разные вещи. Абсолютно разные, не поддающиеся сравнению.
Так он и стоял, слегка склонившись над Гааном, подхватив того под руки – цепкие пальцы внезапно сами сомкнулись на нем и стали помогать своему телу карабкаться наверх. Сморгнув пелену с глаз, Уайлдер увидел опустошенный, потерянный взор Дейва, блуждающий по всему сразу, ощутил упорство, с каким Дейв поднимался на ноги, наваливался на него.
- Хм… - Гаан с трудом произнес даже это.
- Дейв, ты должен пообещать мне, что я этого больше не увижу, - ни с того ни с сего процедил Алан и без тени жалости в голосе. Он едва выносил присутствие фронтмена, его расплывающиеся в обдолбанной улыбке губы – его выворачивало от мысли о том, что Дейв настолько жалок, что он сам почти так же беспомощен и безнадежен.
- Чар…ли, - шипящий свист вместо нормального, привычного голоса продолжал рвать реальность на клочки. – я же… говорил: «Не смей».
- Стоять можешь? – Ал пропустил его слова мимо ушей.
Дейв засмеялся, раздирая последние голосовые связки, проглатывая целые звуки. Его напряженный, запрокинутый вверх подбородок и, вместе с тем, зыбкое тело, буквально шли рябью от звука его хохота. Уайлдеру начинала передаваться эта дрожь – правда, он дрожал от злости, отвращения и, черт побери, чувства ответственности за друга, за то, что это дерьмо приключилось и продолжало приключаться с ним и только с ним.
Но он все ещё держал его, слушая этот потусторонний смех.
Гаан вдруг перестал – перестал опираться на него, перестал хохотать, перестал казаться кем-то другим или даже чем-то другим. Он жутко обнажил зубы в улыбке и, взяв в руки лицо онемевшего от происходящего Алана, бросил, вроде бы, несерьезно, но как-то неестественно тихо и неожиданно грустно: - Теперь уже слишком поздно, Ал.
- Дейв, это был ты?! – Совершенно наплевав на то, что ситуация была, мягко говоря, неподходящая, что минуты назад его охомутал страх, что теперь он сорвался окончательно после неприятного озарения, Уайлдер заорал на весь сортир. И орал бы дальше, ведь это всё перестало укладываться в его голове – то, что творилось, не иначе как чертовщиной он назвать не мог. Иррациональная гребаная невесть откуда взявшаяся чертовщина. – Нахуя, а?
Ответом был насмешливый взгляд исподлобья. Он и ещё рука, чуть сжимающая горло Уайлдера, в тот момент, когда Дейв дотронулся губами до его губ.
Гаан оказался прав – вопрос был смешон, ответ был очевиден. Поцелуй, казавшийся обреченным на отплевывание и последующую драку, моментально стал глубже, напористее, сильнее. Алан силился открыть глаза и захлопнуть рот на веки вечные, но выходило наоборот. Его движения с жадностью распарывали рот Дейву. Тот, всё ещё слабый и изнеможённый, с трудом дышал, но методично отвечал на каждое действие, позволял Алану вдыхать время от времени, разжимая удушливое объятие.
Уайлдер забывал дышать даже тогда. Его единственный объемный вдох раздался, только когда они оба ощутили себя под чьим-то пристальным взглядом. За этот тур Энди научился скрывать истинные эмоции, бушевавшие у него в душе – вот и сейчас его лицо было каменным. Лишь глаза выражали жалость, которая никак не сочеталась с безумием, светившимся там иногда, например, сейчас.
Он ничего не сказал, просто ушел. Ушёл из группы, так и не обмолвившись ни с кем, в чем же, собственно говоря, дело.
6.
6.
На Энди Алану было наплевать – à la guerre comme à la guerre, к тому же, кто-то же обязан заблаговременно сдохнуть, прежде чем начнется самое интересное. Ничего удивительного в том, что этим человеком оказался Флэтчер, не было, однако, Уайлдер неверно соединил причину и факт – уже впоследствии понял, что ошибся и по поводу его бесславной кончины.
В этой группе умирали только двое: он, потому что не хватало смелости (смелости ли?) уйти, и Дейв. Мартин лишь мерно размачивал собственный мозг во спиртах – не более чем детская забава, правда же.
Энди просто-напросто оказался самым умным и самым вменяемым.
Долгое время, пока тур постепенно сходил на «нет», Алан жил ничем. Пустотой. Он не топил это огромное безжизненное пространство в водке или в вине, не спал – лежал с открытыми глазами, уставившись в непременно блеклую люстру, пропускал каждый мельчайший и несущественный звук сквозь себя, запоминал и по памяти мысленно компоновал.
И без того частые разговоры по душам дошли до абсолютного игнора даже не сцене, и это было принято за правило - никто не видел в этом ничего дурного. В конце концов, Дейва они на самом деле встречали только во время выступлений, а Мартин по природе был угрюм, в последнее время и вовсе превращался в затюканное нелюдимое существо.
Несмотря на то, что Гор периодически нажирался аж до младенческих соплей, Алан умудрялся проводить в его компании достаточное количество времени. Они даже имели честь разговаривать о музыке, о том, что с ней происходит, что было верхом откровения – маэстро был очарователен и ни разу не задел, пусть даже случайно, за больное. Оставшись, фактически, вдвоем, они сблизились, хотя думали, что это невозможно.
Общение, ограниченное только лишь постоянными не столько словесными, сколько безмолвными побоищами двух великих умов и весьма прозаичными буднями гастролирующих музыкантов, вышло на другой уровень. Алан называл это «добрые знакомые», Мартин не называл никак. Его не волновало, Алан перед ним или кто-либо другой – он просто был чертовски рад тому, что Дейв снова проебал очередной последний шанс, и живое подтверждение этого сейчас втирало ему что-то про индастриал.
Он гнулся к полу под действием всего того, что выпил, но не мог перестать дико, радостно улыбаться, глядя Уайлдеру прямо в мутные глаза.
«Нет, Дэвид, ты не ошибаешься в людях – ты просто видишь их такими, какими хочешь, чтобы они были. Но самое ужасное – они ошибаются в тебе, ужасно ошибаются, все как один».
От ответного взгляда клавишника раскалывалась голова. Всё вокруг стало нереальным и внезапно ушло из-под ног.
- … ну и какого это – быть в плену обязательств, нянчиться с несмышлёным дитём, а? – текст Уайлдера изменился. Март опрокинул в себя стакан какой-то настойки, лихорадочно пиная мозг, чтобы тот придумал ответ – двусмысленность вопроса заставила непроизвольно съежиться.
- Ты… о чем, Чарли?
Алану же всего лишь хотелось спросить, как такая свободолюбивая дива умудряется жить почти полной супружеской жизнью, еще и выкраивая время для дочери.
- Ты же планируешь жениться, в итоге?
- А, - Март тут же закатил глаза, восхваляя Небеса, если, конечно, это были Небеса. – Поживем – увидим.
Детская тема расшевелила в обоих воспоминания о том, как Дейв, охваченный радостью отцовства, пусть слегка запоздалой, на протяжении всего тура носился с Джеком. Малыш за это время успел забыть, что значит орать, выпрашивая еду или жалуясь на мокрые пеленки – Гаан постоянно к нему лез.
Теперь Дейв, наверное, не смог бы даже посадить его к себе на плечи – ребенок бы раздавил это выжатое до последней капли тело. Теперь Дейв и не помнил, что у него есть сын.
Если он вообще что-то помнил, о чем-то задумывался. О группе он знал лишь потому, что отдавал ей всё то последнее, что в нем было, за божественную эйфорию и за деньги, на которые потом можно было купить эйфории, действовавшей дольше обычной.
- Конечно, поживем. – После долгой паузы в разговоре бросил Уайлдер. Март хотел было расхохотаться, но этот черный юмор, который, казалось, был единственной их общей чертой, был чернее черного.
*
Дейв тогда испарился из их жизни – завел себе другую и, кажется, даже не подозревал об этом. Безусловно, он знал, ощущал, что что-то изменилось, чувствовал кожей, но с каждым днем, проведенным в новой компании, в компании Терезы и ее приятелей, сама мысль о неполадках, о проблемах растворялась. Жить было хорошо, существовать было замечательно, героин был, твою мать, охуенным, а люди умудрялись этого не замечать.
Единственное, чего не хватало всегда, от чего ломка бывала хуже, чем от любого порошка – экстаз толпы, власть над ней и собственный голос, искаженный тысячами других.
В момент, когда они поднимали в воздух руки еще до начала песни и махали так, будто хотели чтобы они отвалились, ему хотелось замереть и не дышать. Оставить всё так, как было на сцене.
Дейв все чаще задавал себе один единственный вопрос: «Зачем я это делаю?»
Правда, от этого ничего не менялось, и каждый новый день начинался с ложки в дрожащих пальцах. Весь приход Гаан мял простыни на кровати, разминая немевшие мышцы и затекшие ноги – как голодный, одичавший до одури ягуар, он потягивался, впивался веточками-пальцами в мягкие подушки, матрас и начинал ржать. Этот рык отдавался в каждой клетке, пока он не насыщался этими минутами, часами блаженного спокойствия.
После него обычно наступало не лучшее время, чтобы оставаться наедине – и Дейв шел, ехал к друзьям, вмазывался там, и ничего не было. Перед концертом же такой вариант отпадал.
Стащив жгут, Дейв уселся на кровати по-турецки, заправил мешавшиеся волосы за уши и умолк, закрыв глаза.
Безмолвно он уверял себя в том, что то, что было, давно забылось, да и особо ничего не значило никогда. Бывшая жена, сын, здоровые голосовые связки, вены, которые с трудом удавалось найти, группа, уход Энди.
Его беспокоила только победа Мартина, очередная победа и непредвиденные осложнения, о которых Гор, скорее всего, даже не догадывался, хоть и был смышленым сукиным сыном.
Дейву было жаль Алана – нет, он понимал Алана, он находился в том же дерьме, и ему тоже нравилось там находиться. Он сам ненароком втянулся во всю эту игру, по ошибке списав увлечение на чрезмерную дозу, вбитую в себя часами ранее. Под кайфом все оказалось куда реальнее, чем в обычной жизни – вся грязь, собственная или же чужая, перла изо всех щелей. От этого и начинают сходить с ума, запираться в квартирах и вязать на шее бантики из измыленных веревок – некоторые. Он же, наоборот, от этого загорелся.
Гаан дернулся от неприятной мысли о том, как на четвереньках выползал из номера Уайлдера, боясь проронить звук, в ужасе отшатывался от каждого встречного в коридорах, принимая всех как одного за клавишника. Как страшно ему было делать всё то, что он делал, и каким непреодолимым было желание остаться.
И почему Алан так и не избил его до полусмерти, ему это вообще бы ничего не стоило?..
… - Не лучший момент для медитации. – Дейв открыл глаза и обнаружил, что Алан беззастенчиво разглядывает его быт, стоя прямо напротив него.
- Что ты здесь делаешь?
- Я пытаюсь помешать тебе делать то, что здесь делаешь ты. – Повертев в пальцах ложку с разводами по краям, он положил ее на трюмо, теперь уже обратив все внимание на Дейва. – На самом деле, после того случая в туалете я так и не смог признаться тебе в том, что ты скоро сдохнешь, если будешь продолжать в том же духе. Дейв, я не буду подбирать тебя по туалетам. Никто не будет.
- Всё нормально.
- Да ты что? – Уайлдер подошел ближе, так, что уперся в край матраса, чувствуя, что не устоит перед соблазном на трех пальцах объяснять Гаану что, к чему и почему –
В следующее мгновение Ал встал коленями на матрас и рывком притянул его, Дейва, к себе, чуть не оторвав итак уже будто бы на шарнирах руку. Он был в ярости, хоть и не показывал этого – его губы это делали лучше, чем что-либо еще…
Дейв очнулся в холодном поту на полу. Галлюцинация казалась абсолютно кислотной, в то время как секунду назад он истинно верил в то, что видел.
Он был в ответе за Уайлдера. Он, удолбанный и хлипкий, был виноват в том, что тот остался один на один с тем, что они с Мартином приняли за несуразное увлечение мазохизмом (как же они ржали, когда поняли) – со своей навязчивой потребностью зависеть.
upd3: Я КОНЧИЛ, БОЖЕ
Встречайте - моё по DM;
1
God never gives you more than you can handle. (Recoil – Breath Control)
1.
Алан никогда не мог понять, почему тянет… на свершения. И бесконтрольные вымещения эмоций - откровенно говоря, банальные срывы - на темноту гостиничного номера, на собственную неудовлетворенную потребность в изощренном садизме ни черта не давали.
После рубежа в двадцать три года, правда, изощренный садизм плавно перетек в мазохизм, в желание чувствовать боль. Много и сильно.
Сильно и часто.
Часто и душой, отнюдь не телом.
Хотелось любить по-собачьи, чтобы за это били, чтобы за это наказывали и ставили на своё место – Алан не мог этого понять. Не мог об этом думать и не мог не думать, не мог этого хотеть и не мог не хотеть.
На нервной почве даже казалось, что и Мартин, и Дейв, и Энди и даже тот чертов Винс, которого он и не видел никогда, все вокруг познали какого это или же не имеют представления, зачем это нужно, просто не умеют чувствовать. Наравне с диким желанием в нем зрела зависть, ревность к своему «уникальному» чувству-необходимости, которому, может, никогда и не суждено было превратиться в жизнь.
Зрела и процветала, ведь весь состав Depeche Mode любил друг друга безудержно, кто-то выбивался в бдсм тусовку, кто-то – в новоявленного Казанову – только он один смотрел на это всё и беззастенчиво слал нахуй.
Мысленно слал, естественно, и спустя непродолжительный отрезок времени присоединялся, предварительно упившись, если не в усмерть, то в щи точно. Почему-то только в состоянии абсолютной потери контроля над собой, над ситуацией граница между садизмом и собственными страданиями и лишениями стиралась – интересно, все те бляди тоже это понимали?
В конце концов, трахаться – это естественная потребность организма, не имеющая ничего общего с зовами души, доводами разума и даже с недавно приобретенными рефлексами и склонностями, да и, помнится, никто не был против. Никто, кроме попискивающего голоска где-то в мозгу, который всё бубнил и бубнил «ты, Алан, гандон, вот ты кто», ну и рук, которые дрожали так, словно он бензедрин жрал как аскорбинки.
Правда, как оказалось, руки волновали окружающих меньше всего – разве только Дейв, проплывая мимо и именно что проплывая, хитро и абсолютно не соображая, спросил «есть чё?», при этом кивнул на трясущиеся кисти рук, которые Алан не догадался спрятать. Нервно помотав головой и так же нервно, неуверенно оскалившись, он поспешил отвернуться от испытывающих на прочность глаз Гаана. Ещё секунду - и фронтмен бы догадался запах какого наркотика он услышал, почувствовал кожей, увидел и распознал.
Алана передернуло. Он все еще ощущал на себе зоркий, хоть и невменяемый взгляд Дейва и стоял, не в силах пошевелиться.
Он будто увяз в бетоне ногами, а мыслями – в бездонном взгляде Дейва.
Если бы не дрожь, он бы закурил тут же, сразу же, но пытаться достать сигареты, когда пальцев даже не чувствуешь - значит, переломать их нахер все. И пальцы, и сигареты. Но, господи, почему Дейв заткнулся и уставился, и звуков больше не стало, и он стоит один?
Помощь пришла неожиданно – она взорвала его вакуум громким женским смехом. Кто-то, очень размалеванная, очень голая, не очень, что самое интересное, пьяная, схватила его за запястья и, недолго думая, связала чем-то, что подозрительно напоминало часть от сценического образа мистера Гора. Алан бы и не посмел сказать что-то в свою защиту – она увела его оттуда и слава богу.
Кожаный ремешок, тонкий и сравнительно короткий, был не лучшим поводком, но Ал был благодарен даже за такой. Благодарен за раскаленную кожу в тех местах, где шнур касался его тела; за рывки, когда ей казалось, что он идет недостаточно быстро; за изгиб ее тела, который убаюкивал и заставлял забывать о назойливых вопросах, бьющихся о черепную коробку.
Он видел, как мелко дрожали его ладони, даже связанные. Чувствовал неоднозначный, холодящий душу страх, одиночество, оторванность от последнего знакомого лица. Эта женщина внушала ужас.
Остановка состоялась в какой-то каморке, которая и вовсе не была ею, а была лишь потаенным углом комнаты, соседней с той, где сейчас было немногим спокойнее.
Она развязала его, но ясно дала понять, что уйти от нее не удастся – из шнурка был тотчас же сооружен ошейник, который, в общем, символизировал лишь то, что он попался. Дышать удавка не мешала, глотать разве что – Алан уже перестал обращать на эти мелочи внимание.
Он следил в полутьме за ней, она – за тем, чтобы он не натворил непозволительного раньше времени. Хоть она и не сказала ни слова, Алан понял, что лучше не двигаться и тем более не говорить.
Заостренные будто специально ради этого случая ногти буквально резали ему кожу под рубашкой, она терлась об него, как питон – о шею своей жертвы. Сжимала своим натиском последние остатки сознания в его голове.
Уайлдер начинал каяться в своих желаниях, проклиная свою глупость, наивность и неразборчивость, однако, спустя несколько мгновений, заметил, что, несмотря на благоговейный ужас перед ней, он довольно возбужден.
Каждый раз, когда она втиралась в него через одежду, всаживала ногти в мясо, ласкала губами его шею – он отвечал ей той же самой дрожью, громкими вдохами, мысленно орал на себя за то, что ему это нравится.
Кажется, она не собиралась ни давать, ни забирать – инкогнито пришедшая, подгадавшая желания, подразнившая, выпустившая комок поганых мыслей из сознания в реальность. Она просто терзала его тело, и не было ясно, что чувствует она сама, собирая под ногти его кровь, пот и кожу. Что чувствует, натыкаясь на его откровенный стояк. Что чувствует, трахаясь с ним через одежду, точнее через его джинсы – сама она была в одних туфлях, и, в общем, её это не портило.
Что чувствует, расцарапывая ему шею, прокусывая губы до крови, высасывая воздух из легких, одновременно выбивая его же кулаком из груди. Кажется, она сегодня не кончит, чего нельзя сказать о нем.
Настолько феерично было ощутить приближение к идеальному, что он завелся быстрее, чем ожидал, быстрее, чем в обычной, нелепой теперь уже ситуации. Это неожиданное самопознание и сказалось, плюс ее опыт, и… обстановка, близкая к враждебной.
Клыками она впилась в его кадык, стоило ему мысленно удариться во что-то свое.
Теперь-то дышать было невозможно. Более того, дышать и не хотелось совершенно, пока ее зубы прикусывали кожу, мышцы, адамово яблоко, отбирали узды управления больными порывами его души.
Тонкая кожаная нить начала пережимать артерию, в глазах мерцала темнота вперемешку со вспышками переживаний, ярких цветов и - почему-то – уверенности в собственной скорой смерти. Зато не было преград удовольствию, не было опасений, ничего не было, ни-че-го.
Ни-че-го превратилось в размалеванное родное лицо перед глазами, освещенное убогой лампой под потолком. Кажется, он потерял сознание, и Алан не мог понять, хорошо это или не очень.
Тогда он думал, что лучше бы умереть прямо в моменте.
Теперь он думал, что лучше было умереть под взглядом Дейва – не было бы чувства, что бреясь опасной бритвой, он случайно, несколько десятков раз всего, полоснул по горлу.
И заодно стер губы в кровь. И ширнулся так, что до сих пор зрачки разве что не дюйм в диаметре.
- По ходу, ночь у тебя выдалась… занятная, - Мартин, а это именно его кудрявая голова и вечно несчастное лицо наблюдали Ала, валяющимся на полу, расхохотался, совершенно беззлобно. – Но вот это всё-таки моё.
Он судорожно, с похмелья, если это состоянии тотальной упитости спустя день с употребления можно назвать похмельем, развязал крепкий узелок на шее Уайлдера. Взору его предстал фиолетовый след от шнура, который весьма неплохо контрастировал с ярко-бордовыми от засохшей крови на них царапинами.
- Я так и знал, - прохрипел Алан, не в силах пошевелиться. Он прикрыл веки, хоть как-то абстрагируясь от чувства стыда, заполнившего его до отказа. Стыда перед Мартином? Алан в душе смеялся как больной. Ну, правда, разве это не смешно - краснеть перед человеком, который без зазрения совести одевается как трансвестит, красится алой помадой и блядствует как только может?
Чувствуя, как шнурок мягко соскальзывает с изуродованной шеи, Алан счастливо улыбнулся. Никому улыбнулся, продолжая лежать плашмя с закрытыми глазами.
- Хороший мальчик, - мягко промолвил Март, улыбаясь во весь рот, сам не зная почему.
2.
2.
Мало кто знал, что в отключке Алан провалялся, по меньшей мере, несколько часов – дебош по соседству только начинал разгораться в тот момент, когда он уже потерял сознание. Не то чтобы его никто не искал, просто… до него не было никому дела.
Долго, увы, состояние эйфории не протянуло, а присутствие кого-то, пусть даже и Мартина, уничтожило его еще быстрее, чем оно бы исчезло само. Губы замерли на полпути к улыбке.
Подняться с холодного, твердого пола было отвратительно тяжело – в основном потому, что невыносимо однообразная боль пронзала все тело, начиная с шеи и кончая ступнями, в которые, казалось, забили по гвоздю. Алан резко и нервно усмехнулся, стоило ему коснуться напольного покрытия пальцами – подушечки пристали будто бы намертво.
На самом деле, они просто были стерты в кровь.
Оторвав взгляд от несуществующих более рисунков отпечатков, он встретился глазами с Мартином, который сидел на пятках и наблюдал за ним со всем присущим вниманием, словно бы Алан вытворял нечто невероятно захватывающее дух, а не собирал силу воли в кулак и не пытался быстрее смотаться к чертям из этого места.
Алан было хотел спросить у него, собирается ли тот вставать и вообще заканчивать с этой пред/постконцертной попойкой, но вовремя осознал насколько ему сейчас больно даже двигаться, не то что думать, говорить или проявлять хоть какое-то участие. Он просто, скрипя зубы, ушёл оттуда, сжимая кулаки до побелевших костяшек – каждая рваная царапина на коже натянулась, то и дело грозясь треснуть.
Боже, как он ненавидел каждое мгновение после, каждое размазанное, потекшее лицо, которое попадалось на пути – все смотрели и смотрели и смотрели на него так, будто он – ходячий мертвец.
Жалкие люди.
- Забудь эту дрянь, понял? – В лоб заявил Дейв, вдруг вставший на пути между ним и очередным выходом-входом. Второй раз за день-вечер-час ему было смешно от того, что происходило, что всё внезапно переворачивалось с ног на голову - если раньше ему по неизвестным причинам было стыдно перед Мартином, то теперь уже сам Гаан советовал со всей серьезностью заканчивать с веществами.
Вложив больше отвращения в свой слишком уж пустой взгляд, Ал посмотрел на того, кто смел указывать ему что делать. Впрочем, Дейв смел на всех основаниях, и бессмысленный обмен ненавистью сквозь визуальный контакт, где неизвестно кто больше отдавал, а кто получал, лишь подтвердил догадку о вседозволенности Дейва.
Эти зрачки могли себе позволить всё, что угодно – они вмещали галактики, вселенные, вообще всё, но, глядя в них, невозможно было не найти своего места. Если ты не мог сам, Дейв делал это за тебя.
- Не знаю, о чем ты. - На автомате прошипел Уайлдер, замечая радостного Гора с бутылкой водки наперевес. Вновь обретенный шнурок оказался частью кокетливо спущенной бретельки, которой, видимо, Мартин все не мог не нарадоваться.
Недолго думая, Дейв схватил его за шею, изображая дружеское объятие, на деле раздирая одну из ран, и повел поговорить. Он тяжело дышал, медленно шел и скользил взглядом по каждому движущемуся объекту, придерживая Ала настолько близко к себе, насколько было возможно, пачкая пальцы в его вязкой сочащейся крови.
- Эй, вы куда?
Игнорируя заигрывающие оклики, они, к ужасу Алана, шли обратно в эту чертову каморку, в том же направлении –
Неожиданно Дейв швырнул его к стене.
- Ты думаешь, кто нашел тебя? Валяешься там, белый весь как смерть, - его глаза бегали, не задерживаясь ни на секунду на лице Ала, который просто перестал понимать, какого черта происходит, и теперь тупо смотрел на, казалось, беззвучно дергающиеся губы Гаана. – Я, блядь, я… пошел за этим, а ему похуй! Пялился на меня как на говорящее дерево, сука.
Ал не знал что ответить, не знал надо ли, да и какое вообще ему должно быть дело до всего того, о чем вещает Дейв?
- … так что не смей больше, понял? – Дейв с силой, с дьявольской силой сжал, вдавил его плечо в стену, требуя ответной реакции. Волосы сбились ему на лицо, он выглядел страшно, зверски. Отдышавшись, он злобно рявкнул, не оценив в полной мере молчания Алана. – ПОНЯЛ?
- Я, - начал Ал, - нихуя…
Он судорожно сглотнул свой крик, всё порывавшийся вырваться – Дейв, кажется, уже успел забыть о том, что изо всех сил навалился на него.
- …не понимаю, о чем ты. – Еле-еле вымолвил он. – А теперь, дай я закурю.
- Нет, блядь, - Дейв отобрал у него пачку и швырнул ее на пол. Он придвинулся настолько близко, что их переносицы жалобно терлись друг об друга, а ресницы то и дело сцеплялись, заставляя обоих чаще моргать. – ты понял. Ты - ебанутый на всю голову, Ал, а не только когда выпьешь или вмажешься, но, несмотря на это, ты всегда понимаешь. Ты всегда знаешь, что делаешь. Но больше не смей. Никогда.
- Отойди, – из его, Алана, рта вылетел умоляющий шепот, неожиданный даже для него самого. Дейв же опешил, тотчас же убрал руки, сморгнул свою ярость и внезапно совершенно спокойно посоветовал ему уйти, пока не поздно.
Уайлдер фыркнул – ему передалось бешенство. В общем-то, оно давно зрело, еще с момента прихода в сознание, но лишь сейчас достигло апогея. Черта-с два Дейв имеет понятие о том, что он хочет, может или должен совершать.
- Иди.
- Да ты, Дэвид, пророком себя возомнил, - яд, впрыснутый в вену, распространился по всему телу. – «Иди, дитя, с миром», да? Ну так и иди нахуй.
Фронтмен уже собирался ответить что-то – лицеприятное или же нет, мы никогда не узнаем – но Алан перебил его, развеяв все меткие заявления, прозвучавшие ранее.
- Ты-то знаешь всё, Дейви, - он поднял пачку с пола и размеренно, абсолютно не торопясь, прикурил долгожданную сигарету. – Только вот нихуя ты не знаешь.
Он сильно, глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри.
- И ещё одну вещь я всё никак не пойму: почему тебя это так волнует? Тем более, почему тебя волнует то, чем занимаюсь именно я?
Почти сразу же Дейв, сам не ожидая, ответил, чуть ли не прервав вопрос: - Потому что, сука, волнует, я не знаю почему.
С минуту Алан молча курил, изучая подрагивающую ухмылку на застывшем лице Гаана, наблюдавшего либо за дымом, либо за направлением его взгляда. Ему хотелось бы услышать из уст Дейва о том, как он так быстро догадался, но знал, что тот скорее расскажет обо всем на свете, чем выдаст свои секреты.
Последнюю затяжку Дейв попросил оставить себе.
- От тебя пахнет этим, - прожевывая клубы дыма, вкрадчиво сказал он, причем настолько тихо, что Ал насторожился, не веря собственным органам чувств. – Несет от тебя. Сильнее, чем я могу вынести.
После этой фразы фронтмен, как ни в чем не бывало, поймал какую-то проходившую мимо девицу и, отняв у неё бокал, запил своё откровение шампанским, оставив Алана в смятении потирать ушибленное плечо, резко объявившее о своей невыносимой боли.
3.
3.
Дорога до номера была… дерьмовой. Несмотря на огромный словарный запас - активный или пассивный не имеет значения - другого слова для этой прогулки не нашлось, а ведь он искал!
Разминал карманы изнутри куртки, соскребая корочку с костяшек, и искал; морщился от ветра, задувавшего за ворот, и искал; смаргивал слёзы, выступавшие на глазах то ли от чувства, что тело разваливалось на части на ходу, то ли от разочарования в собственном интеллекте, и искал дальше. И не нашёл.
Возможно Алан, в конце концов, подобрал бы то меткое выражение, о котором думал весь свой путь, если бы не достиг пункта назначения так же неожиданно, как и кондиции. Осознав, что, будучи почти трезвым, он позволил не только какой-то бабе, но и Дейву, и Мартину, и черт знает кому ещё насмехаться над собой, он перестал думать, контролировать телодвижения, перестал существовать осознанно – лишь двигался определенным маршрутом.
По опять же определенному стечению обстоятельств в номере нашёл початую бутылку водки, половину которой влил в себя, а оставшейся сжег себе рубцы на шее – для дезинфекции других ран водки уже не хватило. Он, шипя и ругаясь, провел ладонью, стряхивая розоватую теперь жидкость с кожи… Царапины щипали так, будто их только что разодрали вновь.
Алан расхохотался над своей беспомощностью, вечной беспомощностью – что бы он ни делал, правильно или же нет, ему всегда было больно, он всегда оставался в минусе, как гребаный пришедший последним в скачках мерин. Не сам ли он себе выжег это клеймо?
«От тебя пахнет этим» - чем? Желанием позволить другим раздолбать в хлам то, что от него ещё осталось, или чем? Может, готовностью служить добрым и замечательным людям верой и правдой до той поры, пока они не сдадут на свалку? Чем, Дейв?
От рук несло этилом вперемешку с кисловатым запахом крови. Каково это на вкус Алан узнавать не стал - вытер ладони о простынь, на которую потом забрался с ногами в одежде и на которой, уткнувшись в скомканное одеяло, уснул, усыпленный собственным же проспиртованным дыханием.
Вырубился он почти сразу, только если сначала было темно и сон был глубокий, то под конец, а Алан думал, что действительно скоро проснется, мерещилась какая-то неописуемая дрянь. Он начал ворочаться, беспокойно переворачиваться с боку на бок, прерывисто задышал – тщетные попытки убраться подальше от голосов, которые, казалось, окружали с разных сторон, мерзкие, шепчущие, злобные и алчные.
Уайлдер перевернулся на спину, раскинув руки – шепот затих, сменившись шершавым звуком, напоминавшим помехи с редкой частотой. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог двинуться, не мог проснуться или же просто не хотел этого делать, на самом деле зная, что это всего лишь сон.
По его шее пробежал холодок – чье-то дыхание конденсировалось на нежном мясе, заставляя Алана ежиться в полусне. Отвратительно мерзкими ощущения стали после того, как инородное дыхание заменилось на нечто влажное, теплое, стирающее своими плавными движениями спирт с затвердевшего кровавого сока.
Погруженное во тьму, живущее в ней, нечто было невидимо – Алан силился увидеть хотя бы очертания, но вместо них получал чувства, моменты осязаемого контакта. Двоякого и… недостающего, ведь так?
Зрачки, кажется, слились с радужкой, но кроме тени и дуновений воздуха, скользящих по роговице, он ничего не приобрел.
Ничего, если не считать острых, впивающихся в хрящ его уха, лезвий, иногда размыкающих своё объятие и лязгающих что-то на своём языке. Низкий тембр этого явления был скрипучим и бархатным одновременно - Ал не думал, что недоставать могло так многого, что от такого, вроде бы даже и нюанса, в его душе могло что-то защелкнуть. Если б мог, он бы попробовал перестать слышать своё дыхание, оставив лишь сладкие свистящие вдохи над ухом, в самую барабанную перепонку да клокочущий в горле у него, у этого невидимки смех над… неужели, снова над ним, над Аланом?
Скашивать взгляд оказалось невозможным, ровно как и прислушиваться каждую секунду к тишине – мозг, парализованный теперь уже какими-то нездоровыми восторгами по поводу испытанного, не принимал во внимание даже тот факт, что Алан уже полминуты оглядывал номер и не мог найти ни признаков того, что в нем кто-то есть, ни того, что ему эта дрянь просто-напросто привиделась.
Он никогда ещё не просыпался в, прямом смысле, холодном поту, и на этот раз мог поклясться, что не спал – как правило, сны беззвучны. Этот не был.
Этот был похож на плавное дребезжание баса в чьих-то чересчур привередливых и неприспособленных для этого инструмента руках, однако, в руках чувственных и любопытных. В руках, вполне осознававших масштабы своего влияния и, дабы не спугнуть сразу, воспользовавшихся окольными путями.
Пути неисповедимы… – он сам хотел этого, он и получил бешено колотившееся сердце, которое, казалось, еще немного и разобьет ребра на осколки.
Будто бы чувствуя его пульс, почти неосязаемая ладонь примяла сверху его грудную клетку и вбирала в себя удары, отвлекая внимание Ала на себя. Он до сих пор не мог ничего распознать – сплошная угольно-черная пыль вместо воздуха.
Мерный стук чужого сердца вместо истерики своего; колкая, незримая тяжесть вместо невесомости.
Оно разговаривало с ним через мановения пальцев, сквозь свистящие ухмылки, и, несмотря на то, что проще было бы озвучить вслух свои соображения или хотя бы двинуться навстречу, Ал не собирался нарушать установленный порядок, ему нравился другой метод связи. Именно этот метод, когда вся информация плавно передается в мозг свозь кровеносные сосуды, сквозь микроимпульсы – медленнее, чем хотелось бы, но передается.
Хотя… не слишком и медленно – чуть подрагивающие пальцы легли на его губы. Ал непроизвольно задумался над тем, он ли пытался обнять ртом, попробовать губами на ощупь эту чертову невидимую кожу или же это сами пальцы незаметно надавили, проталкиваясь вглубь, побуждая его к ответу. Подушечки были под стать атмосфере – стойкий привкус неопределенности, призраки смутно знакомого аромата, знакомой текстуры возникали у Уайлдера в мозгу, но пальцы не давали времени думать, пытаясь вспороть его щеку изнутри, чтобы освободиться.
Клыки скользнули по кончику его носа, пока по обеим сторонам кровати матрас прогибался, вминаемый в каркас кровати этим существом; оно что-то произнесло, прокляло, скорее всего - то, что случилось в следующее слепое мгновение, развеяло опасения Алана на этот счёт.
Накрыв взбудораженные веки двумя перстами, нечто поцеловало по очереди каждое – на долю секунды в номере повисла мертвая тишина, а потом тщательно воссозданный паззл распался на полную картину действительности. Вместо неспособности видеть появилось четкое ночное видение, вместо чувствительности к малейшему раздражителю – убийственное желание спать, вместо обостренного слуха – почти полная глухота.
Его и след простыл, если он вообще был, этот след. Где гарантия того, что это не галлюцинация или просто шутка воображения, уставшего от привычки хозяина прилично выпить? Где гарантия того, что это не некая таинственная незнакомка-группи или бог весть знает кто еще?
Почему, несмотря на панический ужас, застрявший в самих капиллярах, с ним, с этим существом было комфортно, спокойно, поразительно знакомо? Почему даже кровь успокоилась, почувствовав родство?
За этими вопросами Алан не заметил, как обмяк и безмятежно продремал оставшиеся три часа сна. На сей раз ему ничто не помешало, но он все равно чуть ли не вскочил на кровати в половине седьмого утра, жадно вбирая воздух ртом – вспомнились пространные звуки. Те, которые он прежде не смог сложить в осмысленную фразу.
С первым же лучом солнца, ударившим в окно его номера, Алан отчетливо различил в эхе прошлой ночи - «не более того, что ты можешь почувствовать» - сказанное в тот момент, когда он с трепетом опустил веки и оно вернулось.
Он протер глаза ото сна, собираясь с мыслями – бесполезно.
Ничего не значащие, возможно, выдуманные им самим события вогнали Уайлдера в состояние, когда, хотелось жить только ради того, чтобы вновь увидеть желанное, чтобы снова его дождаться. Либо он сходил с ума, становясь одержимым одной только мыслью, либо кто-то хотел сделать из него помешанного – оба варианта одинаково свободно позволяли испытать столько унижения, сколько требовалось.
Ал украдкой ухмыльнулся – там, на небе, он отхватил себе чертовски заботливого ангела-хранителя.
4.
4.
Baby, you’ve played my heart but the way that you’ve played, it was art
Перед его глазами блестели клавиши, пальцы, в отличие от обычного, неразборчиво перебирали их, даже не задерживаясь на каком-нибудь одном звуке. Присутствие Алана на репетиции оставалось номинальным - как если бы они вернулись лет на десять назад, когда он только-только пришёл в группу. Впрочем, он не особенно переживал на этот счет – Энди почти спал, склонившись над своим многострадальным синтезатором, Дейв же с Мартином мило беседовали о чем-то гораздо более приятном, чем успевший добраться до самых гланд Depeche Mode. Милее даже, чем обычно – Мартин кокетливо внимал Дейву, вкладывая в свою обычную улыбочку столь необычную ангельскую снисходительность, и рассеянно накручивал на херово наманикюренный палец прядь дейвовских волос. Тот, казалось, был слишком занят изложением собственной мысли, чтобы замечать хотя бы даже этот жест, не то что псевдоромантические настроения гитариста.
Алан недоуменно смотрел на них с минуту, пока они, наконец, не обернулись и не вперились на него в ответ – он мотнул головой, удивляясь самому себе, и вдруг залип на одной ноте. Мартин вдалеке заржал, и Алану это не понравилось.
Лучше бы он остался в номере.
Во всяком случае, заливистого и заебавшего до смерти хохота Гора он бы точно не услышал, а это уже было огромным преимуществом отдельной отельной комнаты. К тому же он бы не увидел этих торчащих во все стороны кудрей, оголенной по максимуму кожи, помады - вообще этого человека со всеми его атрибутами, в том числе и с Энди - Уайлдер задумался над тем, почему его до сих пор, до этого момента никогда не смущал факт одного их существования.
Конечно они вчетвером давно выбешивали друг друга до невозможности. Часто доходило до умопомрачительных склок, выяснения отношений на публике и даже чего-то похлеще, когда, казалось, и морду разбить мало, пальцы переломать недостаточно, ужалить в больное место так и вообще ничего не стоило – на этот раз Ал, отпустив на волю клавиши и звуки, которые даже ему самому теперь были не нужны, ощутил другое.
У него сложилось впечатление, что они не вполне осознавали границы того, что могут осуществлять они и того, что не вправе трогать никто.
Не стоит брать на себя слишком многое – оступишься, упадешь лицом в грязь, а потом ею же и захлебнешься, когда не сможешь встать из-под груды, придавившей тебя сверху. Алан отметил про себя, что это очень ему знакомо, даже слишком.
Теперь-то он точно увяз в ней по уши, она залепила ему глаза, замазала поступавший пока, но уже скудный свет. Хотя он был и не один – еще был Дейв.
Дейв, который насмешливо таращился издали на его неожиданный ступор; который глумился над ним в компании Мартина. Тот, в свою очередь, оставался бы кристально чист даже если бы спустится в канализацию прогуляться. Как Гор умудрялся нести голову высоко задранной вверх, будучи таким, вроде бы, скромным и безобидным ублюдком, до сих пор оставалось для Уайлдера загадкой, но копаться в ней он не собирался – слишком много дерьма для одного человека. А Мартин не человек, даже по его, Алана, меркам.
Глубину ада не измерить – так же, как и не измерить фона этих двоих, уже снова увлеченно болтавших друг с другом. Параноидальный приступ, так старательно бившийся у него в висках, Алан упустил из виду, ведь всё, о чем он мог и, собственно говоря, думал был побег. Незамедлительный побег ото всех сразу. Зачем-то он придумывал отговорки, параллельно создавая видимость того, что работает, разминает пальцы, размышляет о другой аранжировке, записывая на самом-то деле полную бессмыслицу на клочке бумаги.
Каждое оправдание было хуже предыдущего: плохое самочувствие, смерть любимого попугая двоюродной бабушки, банальное пресыщение работой..? Последние два пугали своим идиотизмом, а первое даже не обсуждалось – как еще может чувствовать себя человек со шрамами на шее и мертвенно-бледным цветом лица перемежающимся с чернеющими под глазами синяками?
Его тело до сих пор отвыкало от приступов боли. Отвыкало плохо, измывалось над ним, над его желанием скорее забиться в дальний угол. Ему пришлось бы сдаться, чтобы не повестись на поводу и у него, и у других – скомкав бумагу так, чтобы никто и в жизни не развернул, он тихо развернулся на каблуках и скрылся за сцену.
Уже там настигло тупое бессмысленное беспокойство.
Как оказалось, не зря. Мартин и Дейв тотчас же последовали за ним, резко прекратив милое общение, сводившееся к тому, что оба, улыбаясь от уха до уха, посылали друг друга нахуй. Причиной их споров был Алан, как ни странно.
Гор по обыкновению не желал вмешиваться в это, считая, что время придет и все разъясниться само собой, а он лишь удовлетворенно будет смаковать последствия – приберет к рукам то, что от Уайлдера останется. Он не считал нужным выкручивать руки Дейву – Алан сам это сделает, сам сдастся, сам будет доволен сложившимся положением вещей. Дейв этого не понимал и понять не мог.
- Эй, Ал, - Несмотря на то, что Дейв почти орал, его голос едва продирался сквозь барабанные перепонки Алана. Уайлдер снова и снова подставлял сам себя, снова и снова клял себя за это, но каждый раз поступал одинаково – впадал в замешательство. Никто кроме Мартина этого не чувствовал, но и одного Гора хватало с лихвой. – Чарли, как ты после, ну, вчерашнего-то?
- Ты пропустил мои танцы, - Март снова омерзительно прекрасно расхохотался, причем на этот раз в опасной близости. Алан почувствовал, что стал в момент немощен – будто рука Дейва, на деле легко сжимавшая его предплечье, вдруг вросла в его собственную плоть, как растение-паразит в корневую систему дерева, и теперь фронтмен жил за его счет.
Но уж лучше синяки от рук Гаана, чем выжженная взглядом Гора душа.
- Должно быть… зрелище не из приятных, - Алан держался. Держался за черт знает что и из последних сил. – Я в порядке, просто устал.
- Как насчет? Ну, ты знаешь, - Нет, они оба проверяли его на стрессоустойчивость и печененеубиваемость, видимо. Слава богу, он не был из разряда тех, кто велся на «слабо» и на любое предложение отменно нажраться до беспамятства.
- Уу, Чарли сегодня сам не свой. Признаю, эти кожаные лямки слишком тугие, к ним привыкнуть надо, а не сразу… хе-хе, - Алан не смотрел на него, но почувствовал электрический заряд, потрескивающий меж кудрей маэстро, стоило тому похлопать Дейва по руке, покоящейся на его, Алана, плече. – Пойду я.
- Подожди, Март, - крикнул ему вдогонку Дейв.
Он отпустил Алана, занеся руку в порыве – быстро оборвал сам себя. Кажется, Дейв в чем-то сомневался, что вообще было редкостью; во всяком случае, он редко афишировал свою неуверенность по поводу своих же решений. Бегло взглянув Мартину вослед, он пожал плечами и буквально выдавил из себя:
- Если что – ты знаешь где нас искать, так ведь?
5.
5.
- Знаю. – Выдавил из себя Алан, ясно осознавая, что не имеет ни малейшего понятия о том, куда они направятся на этот раз. Понятное дело, ошиваться будут неподалеку, чтобы волочить Мартина было легче, да Дейву было где переломаться, если вдруг что.
Какого черта его вообще волновало куда, где, с кем и зачем они ушли, уехали, улетели, уплыли и даже сдохли? Какого-то определенно настойчивого, видимо. Алан чувствовал, точно чувствовал, что если не держать эту троицу в подконтрольном ему радиусе, всего лишь наблюдая, даже не слушая их, то они сотворят очередную, фатальную уже, шалость, и он знал, что сегодня именно тот день, когда они добьются своего.
Но у него не осталось сил это выносить – пусть добьют, пусть изничтожат всё, разорвут, выблюют и, наконец, развеются пеплом сами.
Потому что экстази уже не брало, пить опротивело, душа орала и плевалась, а в мозгу теперь еще, помимо трещавшего по швам желания когда-либо еще заниматься музыкой, обитало избитое, полудохлое существо – крошечная часть его самого, с крошечным собственным сердцем, собственным сознанием и даже, может быть, волей. Существо все пыталось подняться после той ночи, но это был как раз тот случай, когда говорят «сражен наповал». Уайлдер с горечью отгородился от этого мысленно –
- Стоп! – Его голос гулко разнесся по всему залу. Ответил, как ни странно, Март.
- Подваливай, Чарли, быстрее уже.
Когда они все вместе покидали площадку, где собирались выступать, Гор выглядел счастливым, самым радостным, что, в общем, было немного неординарно. Алан послал к черту побуждение растолкать этих троих и рвануть в сторону аэропорта – он был обязан пойти до конца, иначе этот самый конец никогда бы не настал.
*
- Слик… Чар, Чааарлик, ну, улыбнись, - Гор поманил Алана пальцем. Это выглядело бы забавно, если бы не излишняя доброжелательность в порядком надратом голосе; если бы Алан не сидел всё это время как случайно выпавший из петли и приземлившийся на стул в почти естественной позе труп. – Хочешь, я расскажу тебе историю?
Флэтч флегматично усмехнулся и, мельком прикончив остатки пива, ушёл к барной стойке, то ли ознакомиться со всем ассортиментом, то ли присмотреть себе какую-нибудь одинокую девушку, как раз ожидавшую своего прекрасного принца верхом на синтезаторе.
Мартин проводил его громким: - Ну, Эээнди, а как же моя история?
- Хватит. – Уайлдер слишком уж резко и твердо пресек попытку Мартина привлечь к себе всеобщее внимание. Мартин, в свою очередь, с радостью заткнулся и, криво улыбнувшись, пьяно промурлыкал: - Значит, все-таки хочешь.
- Нет, но я также не хочу, чтобы неповинные ни в чем люди или даже Флэтч выслушивали твои бредни.
- А в том, что я поведаю нет ничего… ничего такого, что бы тебя… кого-нибудь ещё удивило, в общем-то. – Сонграйтер изящно отхлебнул знатную часть пойла из своей кружки. Его намеренная медлительность, вопреки всему, Алана не раздражала – того куда больше занимала фраза «ничего такого, что бы тебя удивило». Чем больше он думал об этом, тем сильнее ему казалось, что это «ничего» вполне себе способно вызвать сердечный приступ и отправить его к праотцам. «Главное – не вестись» - Алан умолял небеса дать ему сил, пусть хотя бы физических, вынести то, что произойдет.
Стоит сказать, Мартин был разве что слегка нетрезв. Единственное, чего он опасался – того, что Алан это поймет, но поскольку тот сидел, вперившись в пространство, то исполнить роль Мартина-который-да-неужели-снова-в-жопу не составило большого труда. Дальнейшая часть плана – ни в коем разе не коварного, ни, тем более, хитроумного – была запредельно проста.
- Чарли-Чарли… - Март возвел глаза к небу в пафосном порыве. – Жил-был один юноша. Статный, грациозный, величественный, словом - почти небожитель. Но для полного счастья не хватало ему…
Алан и не думал слушать. Однако стоило Гору прервать рассказ и склониться над столом, пытаясь втолкнуть в себя обратно всё то, что он успел употребить, Алан поспешил вырвать того из-за стола и потащить за локоть, вроде бы, еле плетущегося, страдающего Мартина к сортирам, дабы тот излил своим подлинным друзьям всю душу.
- … Кудряшки я твои держать не буду, уж извини, но могу прицепить шлейку к твоей сбруе и одергивать иногда, чтобы ты не ебнулся в свою же блевотину. Как тебе идея?
Поднятый средний палец красноречиво выразил всё то, что думал Мартин, прежде чем он влетел в кабинку и духовно очистился. Алан еще улавливал краем уха звук захлебывающегося кашля, когда вдруг различил в нём нотки зловещего смеха.
От нечего делать он прошелся вдоль кабинок, терпеливо и непонятно зачем дожидаясь маэстро - ничего необычного в том, что остальные, все до единой, были свободны.
Почти все.
Из-под самой дальней двери по щиколотку торчала нога, что было слегка необычно – Уайлдер подошел ближе.
Обувь была знакомой: та же модель то и дело летала по их гримерке, когда Дейва вдруг что-то начинало раздражать и он бил с ноги на поражение.
- Эй, у тебя всё в порядке там? – Осторожно спросил Ал, слегка постучав костяшками пальцев по двери в кабинку, чтобы привлечь внимание того, кто находился внутри. Дверь чуть подалась внутрь – замок был древний, разбитый вдрязг – и в зазор между ней и стенками стал виден силуэт сидящего на полу мужчины. Мужчина явно ни слова не слышал, он вообще никак не реагировал на происходящее. Стоп.
- Дейв?! – Уайлдер переспросил уже громче, Март вдалеке полоскал рот в раковине и ничего не услышал. – Дейв, блядь, что проис...?
Наплевав на этикет и на нарушение личного пространства фронтмена, Алан поддел пальцем щеколду и распахнул дверь настежь – Дейв, а это на самом деле был он, обмяк на полу, удерживаясь в сидячем положении только лишь благодаря хлипким фанерным стенам. Самыми занимательными в этой картине были игла, торчавшая из его вены, и абсолютная бледность, почти синюшность Гаана.
- Дэвид. – Уайлдер отчетливо назвал его по имени, но реакции так и не последовало. Тогда клавишник шлепнул его по щеке, по второй, ещё и ещё раз, пока на них не проступил неестественный и пугающе-пунцовый румянец – Дейв же оставался недвижим.
Алан с ужасом сказал себе, что именно так и выглядит передоз, но внешне лишь лихорадочно изучал взглядом изломанное тело Дейва, пытаясь придумать способ привести того в чувство. Параллельно с этим он пробовал подхватить его, поднять с пола и хотя бы вытащить из туалета на улицу, но - либо Дейв был слишком изворотлив, либо руки Уайлдера перестали его слушаться – тщетно.
Алан понял, что его самого скоро парализует страх, что это - финишная прямая, что дальше он просто кончит своё физическое существование и пойдет на тот самый свет, брезжащий в конце тоннеля. Вряд ли Дейв это имел в виду, когда говорил о том, как нашел его, Алана, в каморке – все-таки это разные вещи. Абсолютно разные, не поддающиеся сравнению.
Так он и стоял, слегка склонившись над Гааном, подхватив того под руки – цепкие пальцы внезапно сами сомкнулись на нем и стали помогать своему телу карабкаться наверх. Сморгнув пелену с глаз, Уайлдер увидел опустошенный, потерянный взор Дейва, блуждающий по всему сразу, ощутил упорство, с каким Дейв поднимался на ноги, наваливался на него.
- Хм… - Гаан с трудом произнес даже это.
- Дейв, ты должен пообещать мне, что я этого больше не увижу, - ни с того ни с сего процедил Алан и без тени жалости в голосе. Он едва выносил присутствие фронтмена, его расплывающиеся в обдолбанной улыбке губы – его выворачивало от мысли о том, что Дейв настолько жалок, что он сам почти так же беспомощен и безнадежен.
- Чар…ли, - шипящий свист вместо нормального, привычного голоса продолжал рвать реальность на клочки. – я же… говорил: «Не смей».
- Стоять можешь? – Ал пропустил его слова мимо ушей.
Дейв засмеялся, раздирая последние голосовые связки, проглатывая целые звуки. Его напряженный, запрокинутый вверх подбородок и, вместе с тем, зыбкое тело, буквально шли рябью от звука его хохота. Уайлдеру начинала передаваться эта дрожь – правда, он дрожал от злости, отвращения и, черт побери, чувства ответственности за друга, за то, что это дерьмо приключилось и продолжало приключаться с ним и только с ним.
Но он все ещё держал его, слушая этот потусторонний смех.
Гаан вдруг перестал – перестал опираться на него, перестал хохотать, перестал казаться кем-то другим или даже чем-то другим. Он жутко обнажил зубы в улыбке и, взяв в руки лицо онемевшего от происходящего Алана, бросил, вроде бы, несерьезно, но как-то неестественно тихо и неожиданно грустно: - Теперь уже слишком поздно, Ал.
- Дейв, это был ты?! – Совершенно наплевав на то, что ситуация была, мягко говоря, неподходящая, что минуты назад его охомутал страх, что теперь он сорвался окончательно после неприятного озарения, Уайлдер заорал на весь сортир. И орал бы дальше, ведь это всё перестало укладываться в его голове – то, что творилось, не иначе как чертовщиной он назвать не мог. Иррациональная гребаная невесть откуда взявшаяся чертовщина. – Нахуя, а?
Ответом был насмешливый взгляд исподлобья. Он и ещё рука, чуть сжимающая горло Уайлдера, в тот момент, когда Дейв дотронулся губами до его губ.
Гаан оказался прав – вопрос был смешон, ответ был очевиден. Поцелуй, казавшийся обреченным на отплевывание и последующую драку, моментально стал глубже, напористее, сильнее. Алан силился открыть глаза и захлопнуть рот на веки вечные, но выходило наоборот. Его движения с жадностью распарывали рот Дейву. Тот, всё ещё слабый и изнеможённый, с трудом дышал, но методично отвечал на каждое действие, позволял Алану вдыхать время от времени, разжимая удушливое объятие.
Уайлдер забывал дышать даже тогда. Его единственный объемный вдох раздался, только когда они оба ощутили себя под чьим-то пристальным взглядом. За этот тур Энди научился скрывать истинные эмоции, бушевавшие у него в душе – вот и сейчас его лицо было каменным. Лишь глаза выражали жалость, которая никак не сочеталась с безумием, светившимся там иногда, например, сейчас.
Он ничего не сказал, просто ушел. Ушёл из группы, так и не обмолвившись ни с кем, в чем же, собственно говоря, дело.
6.
6.
На Энди Алану было наплевать – à la guerre comme à la guerre, к тому же, кто-то же обязан заблаговременно сдохнуть, прежде чем начнется самое интересное. Ничего удивительного в том, что этим человеком оказался Флэтчер, не было, однако, Уайлдер неверно соединил причину и факт – уже впоследствии понял, что ошибся и по поводу его бесславной кончины.
В этой группе умирали только двое: он, потому что не хватало смелости (смелости ли?) уйти, и Дейв. Мартин лишь мерно размачивал собственный мозг во спиртах – не более чем детская забава, правда же.
Энди просто-напросто оказался самым умным и самым вменяемым.
Долгое время, пока тур постепенно сходил на «нет», Алан жил ничем. Пустотой. Он не топил это огромное безжизненное пространство в водке или в вине, не спал – лежал с открытыми глазами, уставившись в непременно блеклую люстру, пропускал каждый мельчайший и несущественный звук сквозь себя, запоминал и по памяти мысленно компоновал.
И без того частые разговоры по душам дошли до абсолютного игнора даже не сцене, и это было принято за правило - никто не видел в этом ничего дурного. В конце концов, Дейва они на самом деле встречали только во время выступлений, а Мартин по природе был угрюм, в последнее время и вовсе превращался в затюканное нелюдимое существо.
Несмотря на то, что Гор периодически нажирался аж до младенческих соплей, Алан умудрялся проводить в его компании достаточное количество времени. Они даже имели честь разговаривать о музыке, о том, что с ней происходит, что было верхом откровения – маэстро был очарователен и ни разу не задел, пусть даже случайно, за больное. Оставшись, фактически, вдвоем, они сблизились, хотя думали, что это невозможно.
Общение, ограниченное только лишь постоянными не столько словесными, сколько безмолвными побоищами двух великих умов и весьма прозаичными буднями гастролирующих музыкантов, вышло на другой уровень. Алан называл это «добрые знакомые», Мартин не называл никак. Его не волновало, Алан перед ним или кто-либо другой – он просто был чертовски рад тому, что Дейв снова проебал очередной последний шанс, и живое подтверждение этого сейчас втирало ему что-то про индастриал.
Он гнулся к полу под действием всего того, что выпил, но не мог перестать дико, радостно улыбаться, глядя Уайлдеру прямо в мутные глаза.
«Нет, Дэвид, ты не ошибаешься в людях – ты просто видишь их такими, какими хочешь, чтобы они были. Но самое ужасное – они ошибаются в тебе, ужасно ошибаются, все как один».
От ответного взгляда клавишника раскалывалась голова. Всё вокруг стало нереальным и внезапно ушло из-под ног.
- … ну и какого это – быть в плену обязательств, нянчиться с несмышлёным дитём, а? – текст Уайлдера изменился. Март опрокинул в себя стакан какой-то настойки, лихорадочно пиная мозг, чтобы тот придумал ответ – двусмысленность вопроса заставила непроизвольно съежиться.
- Ты… о чем, Чарли?
Алану же всего лишь хотелось спросить, как такая свободолюбивая дива умудряется жить почти полной супружеской жизнью, еще и выкраивая время для дочери.
- Ты же планируешь жениться, в итоге?
- А, - Март тут же закатил глаза, восхваляя Небеса, если, конечно, это были Небеса. – Поживем – увидим.
Детская тема расшевелила в обоих воспоминания о том, как Дейв, охваченный радостью отцовства, пусть слегка запоздалой, на протяжении всего тура носился с Джеком. Малыш за это время успел забыть, что значит орать, выпрашивая еду или жалуясь на мокрые пеленки – Гаан постоянно к нему лез.
Теперь Дейв, наверное, не смог бы даже посадить его к себе на плечи – ребенок бы раздавил это выжатое до последней капли тело. Теперь Дейв и не помнил, что у него есть сын.
Если он вообще что-то помнил, о чем-то задумывался. О группе он знал лишь потому, что отдавал ей всё то последнее, что в нем было, за божественную эйфорию и за деньги, на которые потом можно было купить эйфории, действовавшей дольше обычной.
- Конечно, поживем. – После долгой паузы в разговоре бросил Уайлдер. Март хотел было расхохотаться, но этот черный юмор, который, казалось, был единственной их общей чертой, был чернее черного.
*
Дейв тогда испарился из их жизни – завел себе другую и, кажется, даже не подозревал об этом. Безусловно, он знал, ощущал, что что-то изменилось, чувствовал кожей, но с каждым днем, проведенным в новой компании, в компании Терезы и ее приятелей, сама мысль о неполадках, о проблемах растворялась. Жить было хорошо, существовать было замечательно, героин был, твою мать, охуенным, а люди умудрялись этого не замечать.
Единственное, чего не хватало всегда, от чего ломка бывала хуже, чем от любого порошка – экстаз толпы, власть над ней и собственный голос, искаженный тысячами других.
В момент, когда они поднимали в воздух руки еще до начала песни и махали так, будто хотели чтобы они отвалились, ему хотелось замереть и не дышать. Оставить всё так, как было на сцене.
Дейв все чаще задавал себе один единственный вопрос: «Зачем я это делаю?»
Правда, от этого ничего не менялось, и каждый новый день начинался с ложки в дрожащих пальцах. Весь приход Гаан мял простыни на кровати, разминая немевшие мышцы и затекшие ноги – как голодный, одичавший до одури ягуар, он потягивался, впивался веточками-пальцами в мягкие подушки, матрас и начинал ржать. Этот рык отдавался в каждой клетке, пока он не насыщался этими минутами, часами блаженного спокойствия.
После него обычно наступало не лучшее время, чтобы оставаться наедине – и Дейв шел, ехал к друзьям, вмазывался там, и ничего не было. Перед концертом же такой вариант отпадал.
Стащив жгут, Дейв уселся на кровати по-турецки, заправил мешавшиеся волосы за уши и умолк, закрыв глаза.
Безмолвно он уверял себя в том, что то, что было, давно забылось, да и особо ничего не значило никогда. Бывшая жена, сын, здоровые голосовые связки, вены, которые с трудом удавалось найти, группа, уход Энди.
Его беспокоила только победа Мартина, очередная победа и непредвиденные осложнения, о которых Гор, скорее всего, даже не догадывался, хоть и был смышленым сукиным сыном.
Дейву было жаль Алана – нет, он понимал Алана, он находился в том же дерьме, и ему тоже нравилось там находиться. Он сам ненароком втянулся во всю эту игру, по ошибке списав увлечение на чрезмерную дозу, вбитую в себя часами ранее. Под кайфом все оказалось куда реальнее, чем в обычной жизни – вся грязь, собственная или же чужая, перла изо всех щелей. От этого и начинают сходить с ума, запираться в квартирах и вязать на шее бантики из измыленных веревок – некоторые. Он же, наоборот, от этого загорелся.
Гаан дернулся от неприятной мысли о том, как на четвереньках выползал из номера Уайлдера, боясь проронить звук, в ужасе отшатывался от каждого встречного в коридорах, принимая всех как одного за клавишника. Как страшно ему было делать всё то, что он делал, и каким непреодолимым было желание остаться.
И почему Алан так и не избил его до полусмерти, ему это вообще бы ничего не стоило?..
… - Не лучший момент для медитации. – Дейв открыл глаза и обнаружил, что Алан беззастенчиво разглядывает его быт, стоя прямо напротив него.
- Что ты здесь делаешь?
- Я пытаюсь помешать тебе делать то, что здесь делаешь ты. – Повертев в пальцах ложку с разводами по краям, он положил ее на трюмо, теперь уже обратив все внимание на Дейва. – На самом деле, после того случая в туалете я так и не смог признаться тебе в том, что ты скоро сдохнешь, если будешь продолжать в том же духе. Дейв, я не буду подбирать тебя по туалетам. Никто не будет.
- Всё нормально.
- Да ты что? – Уайлдер подошел ближе, так, что уперся в край матраса, чувствуя, что не устоит перед соблазном на трех пальцах объяснять Гаану что, к чему и почему –
В следующее мгновение Ал встал коленями на матрас и рывком притянул его, Дейва, к себе, чуть не оторвав итак уже будто бы на шарнирах руку. Он был в ярости, хоть и не показывал этого – его губы это делали лучше, чем что-либо еще…
Дейв очнулся в холодном поту на полу. Галлюцинация казалась абсолютно кислотной, в то время как секунду назад он истинно верил в то, что видел.
Он был в ответе за Уайлдера. Он, удолбанный и хлипкий, был виноват в том, что тот остался один на один с тем, что они с Мартином приняли за несуразное увлечение мазохизмом (как же они ржали, когда поняли) – со своей навязчивой потребностью зависеть.
upd3: Я КОНЧИЛ, БОЖЕ
@музыка: pornophonique - rock 'n' roll hall of fame
@темы: врайтер-хуйятер
-
-
25.10.2012 в 22:19хотя Алан в моем представлении и не вяжется с образом мазохиста - тут такие сочные описание, что... что Станиславский верит.
самое интригующее, что так до конца и не понятно, кто это был. (ну, у меня, конечно, есть своя версия... только не разочаровывай меня и не разбивай розовые очки - я хочу думать, что Алану женщиной показался Гор
-
-
26.10.2012 в 10:56Ну... если хочешь, то думай - в моей голове это была просто женщина, почти абстрактная.)
К этому, божимой, еще и продолжение есть, да
-
-
26.10.2012 в 11:19*усиленно думает*
вааааайй... @_____@
продолжение есть
думаю, ты знаешь, что я сейчас скажу
-
-
03.11.2012 в 20:18короче, я подниму запись с ещё двумя кусками, если что
-
-
09.11.2012 в 19:07разорви меня летающие утюги! я не... я не знаю, что и сказать-то
это вот оно:
может не по лирике, но по общему настроению точка в точку.
P.S.
-
-
09.11.2012 в 19:57ты бы знала, КАК я рада слышать, что оно не безнадежно!
-
-
23.11.2012 в 12:35признаюсь, я поняла еще меньше, чем в предыдущих частях
интригуешь, черт подери, интригуешь! %)
-
-
23.11.2012 в 16:36дело, наверное, в том, что я нагло беру Алана и им маскирую свою шизу - я потерян не только для адекватных текстов, но и для общества D:
-
-
08.12.2012 в 09:12атмосферно, рвано и просто вааааааа @___@
-
-
08.12.2012 в 22:26но я надеюсь, что в следующих главах всё встанет на свои места
-
-
08.12.2012 в 22:29-
-
14.12.2012 в 11:01оно дьявольски круто
-
-
18.12.2012 в 16:25-
-
18.12.2012 в 16:26-
-
25.12.2012 в 01:16я думал будет нца, а вышло не очень8.
-
-
25.12.2012 в 11:43красота несусветная. и то, что тут не энца, а около того, даже лучше.
браво, автор! @___@
-
-
25.12.2012 в 16:49он как бы благословляет меня на подготовку к зачетам
нца правда не писалась - наверное, слишком жалко было итак уже намучившихся со мной Алана и Дейва да и психику тех, кто это потом прочитает.)
-
-
15.07.2014 в 21:30не загляни вы ко мне, я бы долго еще не узнала об этом фике х)
-
-
19.08.2014 в 19:07а я заходила..? маразм крепчает, сорри
я вот тоже давно хотела этот пейринг, но что-то как-то... короче, пришлось брать дело в свои неадекватные руки
-
-
19.08.2014 в 21:14было дело))
короче, пришлось брать дело в свои неадекватные руки
частое явление) хорошо, что хоть у кого-то руки доходят, а то бы все только сидели и хотели))